— Я не бросилась как сумасшедшая к тебе в больницу в Нью-Йорк, Оливер, потому что мне было все равно, — это не ответ на мучивший ее вопрос. И все-таки она сказала все, что накопилось в душе. Он поднял глаза и посмотрел на нее поверх очков.
— Все равно? — он снял очки и положил их на кожаный подлокотник честерфилдского кресла.
— Да, мне просто было все равно, — четко проговорила она.
— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, умру я или останусь жив? — он уперся рукой в бедро и прищурился.
— Вот именно, Оливер.
— Ты это серьезно? — он казался совершенно обескураженным, и она подумала о миллионах других женщин, которые рано или поздно приходили к такому же выводу, как она.
— Серьезней не бывает. Можешь не сомневаться. Мне безразлично, что с тобой происходит. И я испытываю это чувство уже довольно давно, — она постаралась взять себя в руки, прекрасно понимая, что сейчас необходимо оставаться спокойной и осторожной.
— Вот значит как, — он щелкнул пальцами, — ты решила разрушить нашу жизнь, наши отношения, нашу семью, — он снова прищелкнул пальцами. — Так вот просто.
Она внимательно наблюдала, как он изо всех сил старается взять себя в руки. Вот он поднялся, открыл дверцу шкафа и налил себе виски, потом выпил его одним глотком.
— Я не могу в это поверить, — проговорил он после долгой паузы.
— Придется…
Она сидела в другом честерфилдском кресле, выпрямив спину и положив ладони под колени. Стаффордширские статуэтки, казалось, взирали на них, как живые свидетели. Он вытер подбородок и покачал головой.
— У тебя есть кто-то?
Его голос предательски надломился, и ему пришлось прокашляться. А может быть, ему понадобилось это для того, чтобы скрыть рыдания?
— Нет.
— Но ты хочешь завести любовника? — быстро спросил он, и она почувствовала в его тоне привычные адвокатские интонации.
— Может быть.
При перекрестном допросе всегда надо быть осторожной, он как-то сам говорил ей об этом.
— Я сделал что-то не так? — осторожно спросил он, по всей видимости, стараясь ухватиться за последнюю соломинку.
— Да нет, ничего особенного.
— Тогда, может быть, я чего-то не сделал?
Она тщательно подбирала слова для ответа.
— Сознательно ты ничего не делал, — тихо проговорила она. Потом стала наблюдать за его лицом, которое начал искажать гнев.
— Что, черт возьми, это должно означать? — взорвался он. Она прекрасно понимала, что взрыв просто неизбежен, и очень надеялась, что он не заплачет. Тогда придется наглядно показать, как он ей безразличен.
— Это означает, — спокойно начала объяснять она, — что ты не понимаешь, что происходит, и скорее всего здесь нет твоей вины. Все дело во мне, — она помолчала, пожала плечами и еще крепче обхватила руками ноги. — Я просто решила, что не смогу больше прожить с тобой ни одной минуты. Но ты, как я уже сказала, не виноват… — он попытался что-то сказать, но она предупреждающе подняла руку. — И все страдания, которые ты мне принес, делал несознательно.
— Страдания? — он был совершенно потрясен. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Зато я понимаю. Мне бы хотелось говорить более красноречиво. Но ты же понимаешь, у меня не было практики…
— А, я понял, — прервал он, найдя в себе силы саркастически улыбнуться. — Ты погубила из-за меня свою жизнь.
— Во всяком случае, ее часть.
— Я заставил тебя бросить учебу. Я превратил тебя в рабыню.
— В какой-то мере.
— И ты, — как это обычно звучит, — не смогла самовоплотиться?
— И это тоже.
Она чувствовала, как в нем нарастает презрение, но сдерживала себя, понимая, что происходит неизбежное, то, что так или иначе должно было случиться.
— А как же дети? Они не станут возражать?
— С детьми все будет в порядке. У меня нет ни малейшего желания снимать с себя материнские обязанности. И будь уверен, они не станут возражать.
— Господи, — он попытался заглянуть ей в глаза. — Ты ли это?
— Да, это я.
— Нет, Барбара. Во всяком случае, не та девушка, на которой я женился.
— Конечно нет. Мне очень жаль, Оливер. Действительно жаль. Мне очень хотелось сделать все так, чтобы тебе не было больно.
Последовала долгая пауза, в течение которой он шагал взад-вперед по комнате. Остановившись, он отвернулся и тупо уставился на корешки книг в кожаных переплетах, потом обошел разделявший их стол, подошел к шкафу и налил себе еще виски. Затем махнул бутылкой в ее сторону, предлагая ей тоже выпить. Совершенно очевидно, что он не представлял себе, что дальше делать.
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она.
Он пожал плечами и опрокинул второй стакан. Вдруг выставил палец и ткнул им себя в грудь.
— Это чертовски плохо влияет на мою грыжу.
— Выпей лекарство.
Он вздохнул, поморщился и уставился на нее, тяжело дыша.
— Да ты просто хладнокровная сука.
— Мне очень жаль, что ты так обо мне думаешь, — но его слова смутили ее. Она вовсе не была хладнокровной и безразличной, и ей уж совсем не хотелось быть жестокой.
— Это всегда трудно дается. Прости меня.
— Простить?!
Его губы слегка дрожали, и она поняла, что он едва сдерживается, чтобы не оскорбить ее еще хуже, чтобы не выплеснуть на нее клокотавший гнев.
— Мне кажется, это какая-то эпидемия. По-моему, всем девицам твоего поколения присуще сознание своей неполноценности. Они, видите ли, не смогли воплотить в жизнь свои мечты и стремления. Мы надрываем задницы, чтобы только ублажить вас, а вы гадите нам на головы. Мы стараемся дать вам рай на земле, черт возьми… — внезапно он умолк. И этого она тоже ожидала. Должен же он выложить все свои аргументы. — Значит, я понимаю, ты хочешь развода? — спросил он.
— Да, — кивнула она.
— И никаких попыток к примирению?
— Я же объяснила тебе, что чувствую, Оливер. Зачем же издеваться над собой?
Он пожал плечами, и она заметила, что у него на подбородке задергался нерв.
— Мне казалось, что как муж я вовсе не плох. Что наш брак сложился удачно.
— Нет, как видишь.
— Кажется, тут не обойдется без сложностей, — проговорил он.
— Вся наша жизнь состоит из сложностей.
— Нечего разводить тут свою долбаную философию, Барбара.
Она поднялась. Что им еще сказать друг другу? И хотя разговор оказался тяжелым, она чувствовала, как в душе позванивают радостные колокольчики свободы. Подумай о себе, звучало в такт этой мелодии. Она искренне надеялась, что утром он съедет из дома.
ГЛАВА 8
Но он не съехал. Оливер был сбит с толку. Избегая новой ссоры, он встал в шесть часов и, пока все еще спали, бесшумно выскользнул из дома, с удивлением обнаружив, что утро оказалось ярким и морозным. На работу он всегда ходил пешком, оставляя "Феррари" в гараже. Кроме "Феррари" и микроавтобуса "Форд", которым пользовалась Барбара, других машин у них не было, не считая, конечно, "Хонды" для Евы. Кому он мог доверить на целый рабочий день это чудо автомобилестроения? "Феррари" стоял в гараже, аккуратно накрытый чехлом. Он относился к нему, как к какому-нибудь редкостному драгоценному камню. И когда шел пешком на работу, даже в самые холодные дни, ему доставляла удовольствие мысль о том, что машина стоит на месте в полном порядке, что в любой момент он может в нее сесть и поехать. Сегодня эта мысль почему-то не порадовала.