Хотя порой он смутно представлял себе, что творится у него в голове, все же, уверял он себя, это никак не влияло на мотивы его действий, на одну-единственную цель всех его поступков — выдворить ее из дома. Из егодома. Подняв фонарик повыше, чтобы осветить лестницу, он сделал первый шаг. Здоровая нога ступила на что-то неустойчивое. Стопа подогнулась, причинив ему боль. Он не успел ухватиться за перила, потеряв равновесие, выронил фонарь и покатился вниз по деревянным ступеням, пытаясь ухватиться за гладкую стену. Болезненные уколы от многочисленных металлических предметов, рассыпанных по лестнице, обжигали кожу.
Фонарь от удара погас, и все вокруг погрузилось в темноту. Падение и боль мгновенно протрезвили его. Он понял, что лежит у входа в свою мастерскую. Ощупав себя, он стряхнул какие-то металлические предметы, часть которых вонзилась ему в тело. Наверное, он весь в крови. Глаза постепенно привыкли к темноте, он начал различать знакомые предметы в мастерской, пытаясь определить масштабы разрушений. Опираясь на руки и колени, он осторожно двинулся по направлению к сауне, поднялся, опираясь на деревянную ручку, и ощупью прошел внутрь.
У него появилось ощущение, словно он забрался в мешок с углем. Теперь темнота стала кромешной, и он растянулся на пристроенной к стене полке из красного дерева, зная, что не сможет выйти отсюда до тех пор, пока дневной свет не просочится в мастерскую через окна первого этажа. Кончиками пальцев он принялся ощупывать раны на своем теле, извлекая все новые металлические предметы.
Время от времени ему казалось, что до него доносятся приглушенные звуки рок-музыки. Мысль о том, что она, вероятно, тоже ворочается сейчас где-то без сна, немного успокаивала, хотя досада от собственного бессилия не проходила. От недавнего радостного возбуждения не осталось и следа. Он проклинал свою глупость, неспособность предвидеть ее следующий ход. Он все еще продолжал видеть в ней прежнюю Барбару, а не вероломную змею, в которую она теперь превратилась.
Шок, вызванный падением, заставил его мозг заработать особенно остро. Он перебрал в голове весь дом, все его закоулки, вплоть до последней трубы или самого тонкого проводка. Он был уверен, что ему дом знаком лучше, чем ей. И если дому суждено стать оружием, что ж, пусть так. В его силах подстроить ей не одну, а сотню таких же ужасных ловушек. Дом принадлежал ему, а значит, был его верным союзником. Они начнут сражаться вместе. По-настоящему в жизни значит лишь то, за что стоит сражаться, подумал он, возбуждая в себе мужество. И терпение.
Его тело исходило потом. Время от времени он открывал дверь в сауну, чтобы посмотреть, не начало ли светать. Ночь казалась бесконечной.
Когда наконец наступил рассвет, он выбрался из сауны и осторожно пробрался сквозь разгром, царивший в мастерской. Теперь его решимость обрела четкие очертания, и он точно знал, что ему необходимо найти. С удивлением он обнаружил, что баллоны с силиконовым распылителем и канистра со смазочным маслом остались нетронуты и стояли там же, где он обычно их хранил.
Прихватив их с собой вместе с небольшим ломиком, который он подобрал без всякой определенной цели, просто как оружие, он пробрался через разбросанные инструменты к двери и начал осторожно подниматься по лестнице, смахивая ладонью лежавшие на ступенях гайки, винты и шурупы. Ничто не могло отвратить его от выполнения намеченного плана. Хромая он прошел через коридор и случайно бросил взгляд в зеркало, висевшее в вестибюле. На него глянуло омерзительное лицо — измотанное, небритое, дикое.
У подножия лестницы, которая вела на второй этаж, лежал вдребезги разбитый радиоприемник. Видимо, она напала на него и безжалостно умертвила. Хватаясь руками за перила, он одолел несколько лестничных пролетов, заключив, что Барбара притаилась в комнате Энн.
С помощью ломика он оторвал упоры, которые держали ковер на ступенях лестницы, и скатал его вниз ступенька за ступенькой, обнажив голое дерево. Затем хладнокровно обрызгал каждую ступеньку силиконом. Когда распылитель в баллонах закончился, он нанес на оставшиеся ступени тонкий слой смазочного масла.
В шортах работать было неудобно, но он действовал методично и целеустремленно, словно набрасывал план предстоящего выступления в суде или диктовал какую-нибудь бумагу мисс Харлоу. Он предпринимал необходимые меры, призванные смирить ее слепое и разрушительное упрямство. Можно, конечно, избежать этой войны, но Барбара такая упертая и ужасно безрассудная. У него просто нет иного выхода.
Покончив с этой трудоемкой задачей, он поднялся наверх по задней лестнице. Добравшись до верхней площадки, он забил в дверь деревянный клин, так, чтобы застопорить ее в закрытом положении, и, словно человек, покончивший на сегодня со всеми трудами, удалился к себе в комнату. Он чувствовал, что заслужил хороший глоток спиртного, и откупорил бутылку Лафит Ротсчилд урожая 59-го. В конце концов у него появился повод. Быстро покончив с бутылкой, он в изнеможении растянулся на кровати, и тут ему показалось, что он слышит знакомый лай Бенни где-то в отдалении. Это напомнило ему, что надо позвонить в приемник для животных. Но в телефонной трубке стояла гробовая тишина. В раздражении он сорвал аппарат со стены и швырнул его через всю комнату в угол, где тот грохнулся об пол и раскололся. Тогда Оливер открыл еще одну бутылку вина и выпил ее.
Он проснулся, еще витая на самом краю кошмарного сна, но не мог вспомнить, когда закончился сон и началась реальность. В комнате было темно, жара стояла невыносимая. Он плавал в луже зловонного пота. С трудом выбравшись из кровати, он еле доковылял до ванны, чувствуя приступ тошноты. В горле горело, и он, сунув голову под кран, повернул рукоятку. Воды не было. Пробравшись обратно в комнату, он откупорил очередную бутылку и вылил немного вина себе на голову, затем набрал его в рот, сполоснул горло и выплюнул. Лишь после этого сделал долгий глоток.
Вино подбодрило его, и он зажег свечу и поднес ее к зеркалу, чтобы посмотреть на себя. Увидев собственное отражение, он в отчаянии покачал головой. Щеки покрыты густой щетиной, глаза обведены темными кругами, а голый торс в синяках и царапинах.
Открыв дверь в коридор, он рассчитывал увидеть на лестнице ее бесчувственное тело, и застонал от разочарования. В коридоре никого не оказалось и не было слышно криков боли. А ему так хотелось бы сейчас услышать ее крики.
Стоя в коридоре, он испытал странное чувство, будто уже когда-то чувствовал нечто подобное. Это ощущение сбило его с толку, он потерял ориентацию во времени. Казалось, какой-то странный запах наполнял воздух, и внезапно он сообразил, что слышит знакомый аромат ее стряпни внизу на кухне. Мысль об этом, учитывая все происшедшее, показалась ему необычайно странной.
Внезапно обернувшись, словно она ударила его сзади, он увидел на своей двери приклеенную скотчем записку, аккуратно выведенную более уверенной, как ему показалось, чем обычно, рукой.
"Так дальше не пойдет, Оливер, — гласила записка. — Нам надо поговорить. Приходи в столовую к девяти".
От записки веяло странным успокоением. На минуту на него волной накатил стыд, который быстро сменился надеждой. Может быть, этот кошмар наконец кончится. Неужели она все-таки взялась за ум? Он снова перечитал записку. Ну конечно. Не может же все это тянуться до бесконечности. Словно для того чтобы подкрепить его оптимизм, часы в вестибюле пробили девять раз. Вспомнив, что он голый, Оливер вернулся в комнату и накинул на себя халат. Ради возможного примирения можно и одеться.
ГЛАВА 26
Энн записалась в число слушателей летней школы больше для того, чтобы иметь повод не уезжать из города, а не из-за диссертации. Лишь из чувства вины и отсутствия денег продолжала она ходить на занятия. А голова ее была занята Роузами, а точнее — Оливером.
Она запретила себе все другие виды общения с ним, кроме кратких телефонных звонков в офис. Ей необходимо иногда слышать его голос и знать, что он по-прежнему помнит о ней. Для начала, говорила она себе, хватит игр в неразделенную любовь. Это глупо и как-то по-детски. Но он ни разу не позвонил ей сам. Она же не дурочка, уверяла себя Энн. Кроме того, она сможет выяснить, действительно ли он скучает по ней. Очень плохо, что она попала под власть такого захватывающего, вероломно отбирающего все время и пожирающего все силы чувства. Но никакие попытки обуздать себя не увенчались успехом. Это какое-то проклятие. Самым коварным в ее положении было то, что она не теряла надежды, надежды на то, что развод когда-нибудь состоится, и тогда безразличие уступит место интересу. Она сумеет сделать его по-настоящему счастливым. Кроме того, она полюбила его детей. Каждый день она ждала звонка от него. Но он не звонил. Она писала детям в лагерь. Время от времени звонила Еве.