Выбрать главу

Все «пазлы» у Сталина ложатся на свои места, кроме одного – Финляндии. Нажим на финнов осенью 1939 под предлогом обеспечения безопасности «города Ленина» проходил тоже в рамках расширения «советской империи» по единому, но никем не утвержденному плану, существовавшему только в голове у Сталина. Других объяснений нет. Никто ни тогда, в 1939, ни в обозримом будущем не угрожал Ленинграду обстрелами и не мог угрожать. Но это только в двух случаях: либо Финляндия в любых конфликтах третьих стран с СССР остается нейтральной, либо она становится Финлядской Советской Социалистической Республикой в составе СССР. В нейтралитет и вообще в любые договора Сталин не верил, а в 1939 году привык получать желаемое угрозой силы, нажимом и нахрапом. Но вот с Финляндией в отношении ее покорности сталинским замыслам вышла промашка.

Источники:

1. Секретные дополнительные протоколы к Договору о ненападении между Германией и СССР. [Электронный ресурс]URL: http//Wikipedia.org/wiki/Секретные-дополнительные- проколы–к–договору-о-ненападении-между–Германией-и-СССР.

Встречные возражения и «резоны» Финляндии.

Предложения СССР Финляндии по изменению границ должны были обеспечить безопасность Ленинграда, но они при этом никак не гарантировали безопасности и независимости самой Финляндии. Итак, главное: граница отодвигалась в глубь Старой Финляндии (это исторический термин для Выборгской губернии России) на 60-70 километров, причем, в основном, по южной стороне вдоль Финского залива до г.Койвисто (Приморск) – а это уже почти 100 км. В средней части по Перешейку на меньшее расстояние и в северной части оставалась на месте. В районе Койвисто новая граница пересекала бы «линию Маннергейма», а на остальных участках по Карельскому перешейку она захватывала бы так называемое «предполье» этой линии – систему заграждений и завалов, созданных перед основной линией финской обороны. Без предполья пресловутая линия Маннергейма в значительной степени лишалась бы своих оборонительных возможностей (и без того не идеальных). Это как рыцарь без доспехов. Взамен Финляндии предлагалась территория более чем вдвое большей площади в Средней Карелии – район Поросозеро и Реболы (лес-болото).

Кроме того на всех переговорах рефреном, начиная с 1938 года проходило требование о предоставлении Советскому Союзу в аренду под военные базы вначале острова Гогланд с прилегающими островками, а затем и полуострова Ханко (Гангут). От Ханко до Хельсинки всего 100-110 километров. Как это ни покажется странным сам Маннергейм, когда речь шла только о Гогланде с островами и о незначительном переносе границы, рекомендовал уступить пожеланиям русских (сам он тогда не занимал официальных постов), так как для Финляндии это не имело стратегического значения [2]. Но к нему тогда в правительстве не прислушались. На последнем этапе переговоров в октябре-ноябре 1939 финны согласились отодвинуть границу на 10-15 км только в районе Куоккалла (Репино) – это своеобразный «язык-выступ» в сторону Ленинграда у побережья Залива. От окраин Ленинграда, таким образом, граница проходила бы не в 30-32 км, а в 40-42 километрах. На ту пору такая дистанция была доступна только уникальным специальным артиллерийским системам. Но Сталин был непреклонен и компромисса не получилось.

Воевать 4-х миллионной Финляндии – тогда отсталой в техническом плане окраине Европы – с 200 миллионным советским монстром в одиночку было не с руки. Германия была связана договором с СССР, Англия и Франция вели, хотя и «странную», но все же войну (весьма, впрочем, ожесточенную на море и в воздухе), США спокойно сидели за океаном и подсчитывали барыши от поставок всем воюющим сторонам. Есть отдельные мнения, что финны надеялись отсидеться за линией Маннергейма, но, во-первых, она была далека от совершенства и в сравнении с линией Мажино выглядела очень бледно, а во-вторых, у СССР оставались достаточные возможности для наступления в центральной и северной части страны. В этих условиях совершенно непонятно на что рассчитывали, на что могли надеяться финское общество, правительство и парламент?! Но, тем не менее, советские предложения были сочтены неприемлимыми.

Позволю заметить читателю, что, возможно, в какой-то мере, если допустить на мгновение – руководство страны, общественное мнение озаботилось тогда о таких понятиях как честь и достоинство; а вдруг, осмелюсь предположить, стремление к независимости перевесило сиюминутную выгоду советских предложений?