Это совершенно противоположная ситуация. С одной стороны, если в любой точке земного шара появляется хотя бы слух о неправильном обращении с исламской священной книгой, высшее командование американских вооруженных сил немедленно объявляет ситуацию DEFCON 1. Но если в американском городе сжигают Библию, то официальная газета страны заявляет, что в этом нет ничего страшного, потому что это была всего лишь пара Библий, и, кроме того, их использовали только как хворост. Конечно, верно, что мусульманские сообщества по всему миру могут быть более горючими в этих вопросах, чем обычные христианские или постхристианские общества.
Она служит напоминанием о том, что Запад готов защищать и почитать практически любые святыни, лишь бы они не были его собственными.
Отчасти это объясняется историческим падением числа прихожан христианских церквей за последнее поколение. В Великобритании за последние сорок лет посещаемость церквей упала более чем наполовину, а число американцев, причисляющих себя к христианам, только за последнее десятилетие сократилось более чем на 12 %. Та же тенденция прослеживается во всех странах западного мира, а там, где наблюдаются аномальные подъемы или даже плато в христианской вере, это почти всегда результат деятельности иммигрантских общин. Уход христианства - одна из самых значительных историй последнего столетия на Западе, затронувшая почти все его основные институты и население. Вы можете осуждать или праздновать это, но факт неоспорим.
Тем не менее, нельзя сказать, что образовавшаяся брешь осталась незаполненной. В эту брешь хлынуло множество религий и псевдорелигий. По мере того как христианство уходило в прошлое, одна новая религия, в частности, нашла свой путь в культурный мейнстрим, начав в Америке и распространившись оттуда по всему западному миру. Преподаватель лингвистики из Колумбийского университета Джон МакВортер назвал ее новой религией антирасизма. Эта новая система верований имеет много общего с другими религиями в истории и является, как пишет Маквотер, "глубоко религиозным движением во всем, кроме терминологии". В ней есть первородный грех ("привилегия белых"), есть судный день ("примирение с расой"), есть "отлучение еретика" (поношения в социальных сетях и многое другое).3
Как и представители всех новых конфессий, последователи религии антирасизма с презрением смотрят на основную систему верований, существовавшую в их обществе до них. Они считают ее варварской и непросвещенной. Они свысока смотрят на тех, кто не присоединился к их группе избранных, особенно на тех, кто, по их мнению, видел то, что видели они, но пришел к другим выводам. Крайне важно, что эта новая религия представляет собой нечто, чем можно заниматься. Когда все остальные великие нарративы рухнули, религия антирасизма наполняет людей целью и чувством смысла. Она дает им драйв и позволяет видеть, куда они идут. Она позволяет им представить себе идеальную возвышенность, к которой они и все остальные люди на земле могли бы стремиться. Она вселяет в них уверенность и утешение, разделяя общество, в котором они находятся, на святых и грешников, что дает им иллюзию великого восприятия. Возможно, самое важное, что это также позволяет им воевать с тем, что было их собственным происхождением. Привлекательность этого конфликта не стоит недооценивать. Это очень глубоко укоренившийся инстинкт, инстинкт разрушения, сжигания и наплевательства на все, что тебя породило. И, конечно, есть еще одна, последняя привлекательность. Возможность плохо относиться к другим людям под видом добра.
Тем не менее, примечательно, что новая религия верит не только в то, что она ничем не обязана своим истокам, но и в то, что ее истоки на самом деле являются частью проблемы. Существует прочтение теории социальной справедливости и антирасизма, которое могло бы вырасти из западных традиций - и не в последнюю очередь из западного христианства. Настоящее движение социальной справедливости могло бы признать, что эти традиции породили его самого, и продолжать обращаться к традициям антирасизма, антиколониализма и борьбы с рабством в рамках христианского наследия. Они могли бы даже искать в этих традициях ответы на вопросы о том, как выйти из затруднительного положения, в котором оказались люди в настоящее время, рассматривая их как хранилище мудрости и знаний, которые стоит использовать сейчас, как люди использовали их в прошлом.