Однако именно этого последователи новой религии и не делают. Источники Запада - традиции Афин и Иерусалима - на самом деле являются последним местом, куда новый набожный человек обращается за руководством или утешением. И это не совсем удивительно. Здесь вновь проявляется странная закономерность: то, что само по себе является давним элементом западного сознания.
Это готовность праздновать и освящать все, что угодно, лишь бы это не было частью западной традиции, и почитать все, что в мире, лишь бы это не было частью вашего собственного наследия. Именно эта тенденция заставляет молодых американцев и европейцев путешествовать по миру в поисках храмов Дальнего Востока, но при этом не проводить время в соборах у собственного порога. Иногда это проявляется как простое восхищение экзотикой. Иногда это проявляется как отвращение к западному обществу как таковому.
Безусловно, у него давняя и выдающаяся традиция. В своей "Пятидесятисложной проповеди" (1762) Вольтер мастерски атаковал то, что он считал противоречиями, абсурдом и очевидной неправдой христианской религии. Однако в отношении других верований он придерживался иного мнения. В своем эссе "О нравах и духе народов" (1756) он рассматривает религию ислама и находит ее учения прекрасными и восхитительными в своей простоте. Аналогичный след на протяжении веков прослеживается и в западной мысли. Он существует не только в превознесении других религиозных традиций. Чаще всего он проявляется в использовании других народов и культур для того, чтобы показать, насколько нам на Западе не хватает достойных восхищения черт.
Как показал Эдвард Саид, не только легко, но и полезно проанализировать пять веков западной мысли и заявить, что в ней всегда доминировало исключительно чувство превосходства или надменности по отношению к другим культурам. Но, по крайней мере, столь же очевидной была западная традиция почитания - действительно идеализации - любой культуры, лишь бы она не была западной. Хотя, естественно, это создает идеал, которому никто не может соответствовать.
Первые исследователи, изучавшие культуру стран, на которые они натыкались, очень часто видели туземцев именно в таком свете. Более того, они считали их настолько завидными, что часто представляли их жизнь чем-то вроде Эдема. Сам Христофор Колумб описывал племена, которые он впервые встретил в Карибском бассейне, именно так - они жили как Адам и Ева. Казалось, что такие племена живут в раю, и европейцы относились к ним с благоговением и завистью, как ни к чему другому. Так было и с Луи Антуаном де Бугенвилем, когда в XVIII веке он столкнулся с мужчинами и женщинами Полинезии. Все это сыграло на том, что, очевидно, является глубокой потребностью в человеческих существах: думать о нетронутом месте. Поверить, что существует место, где царит мир и где можно избежать бед и борьбы цивилизации.
Но западный ум не просто идеализировал такие общества. Он постоянно использовал их для того, чтобы порицать западные общества за их неудачи. Порой это принимало почти комическую форму. Например, в своей работе "De orbe novo", написанной в 1516 году, гуманист и прелат Петр Мученик д'Ангиера с необычайным негативом сравнивает испанских конкистадоров с людьми, с которыми они столкнулись в Новом Свете. Д'Ангиера критиковал испанцев за их жадность, жестокость и нетерпимость. По сравнению с ними туземцы вызывали восхищение и, во многом, зависть. Д'Ангиера утверждал, в частности, что: "Они ходят голыми, не знают ни мер, ни весов, ни источника всех несчастий - денег; живут в золотом веке, без законов, без лживых судей, без книг, довольны своей жизнью и ничуть не заботятся о будущем". Они жили, по его мнению, "в золотом веке".
Со временем стало ясно, что западным писателям даже не нужно путешествовать в другие места, чтобы сравнить их с собственными. В своем знаменитом эссе "О каннибалах" (ок. 1580 г.) Мишель де Монтень, один из самых образованных и культурных людей в истории, рассказал о том, что ему говорили о людях за пределами Европы. В частности, о племенах, которые обвиняли в каннибализме: "Я нахожу (из того, что мне рассказали), что в тех народах нет ничего дикого или варварского, но каждый человек называет варварским все, к чему он не привык; действительно, у нас нет другого критерия истины или правильного мышления, кроме примера и формы мнений и обычаев нашей собственной страны. Там мы всегда находим совершенную религию, совершенное государство, наиболее развитый и совершенный способ делать что-либо!"
Возможно, это было верно во времена Монтеня. Но на Западе это было не так долго. С течением веков наметилась другая тенденция. Какими бы ни были мнения и обычаи Запада - они были самыми худшими. Какой бы ни была религия вашего собственного общества - эта была худшей. То, что утверждал Монтень, стало в точности перевернуто через столетия после его смерти. И произошло это отчасти из-за странности, которую он выразил в том же эссе. В одном месте Монтень сказал о племенах каннибалов: "[Мы] превосходим их во всех видах варварства. Их война совершенно благородна и великодушна; в ней столько оправдания и красоты, сколько позволяет этот человеческий недуг... Они все еще находятся в том блаженном состоянии, когда не желают ничего сверх того, что предписано им естественными потребностями: все остальное для них просто излишество".