«Иногда мы посылали кого-нибудь принести воды из колодца возле госпиталя. Она всегда была мутной и зеленоватого цвета, но на вкус казалась менее противной, чем в нашем колодце. Мы тогда не подозревали, что на дне того колодца на глубине трех-четырех метров лежат трупы двоих русских. Позже мне рассказали, что в госпитале об этом прекрасно знали, но все равно воду брали только оттуда»
Многие румынские солдаты, попавшие в плен еще в начале февраля 1942 года, сообщали, что «полковые интенданты вместе с офицерами присваивали себе из солдатского пайка жиры, сахар, мыло».
О том, как это происходило в приданных батальону Гельмута Вельца румынских ротах, немецкий комбат вспоминал так:
«Передо мной стоят два джентльмена в высоких зимних румынских шапках. Это командиры двух подчиненных мне румынских рот. Их окутывает целое облако одеколона. Несмотря на свои усы, выглядят они довольно бабисто. Черты их загорелых лиц с пухлыми щеками расплывчаты.
Такого упитанного подкрепления я никак не ожидал. Одно только мне непонятно — заявление обоих офицеров, что их подразделения ввиду плохого питания и истощения небоеспособны. Судя по командирам, что-то не похоже, надо взглянуть на солдат самому.
Спускаемся по склону обрыва, и вот уже стоим среди румын. Кругом, как тени, шныряют исхудалые солдаты — обессиленные, усталые, небритые, заросшие грязью. Сворачиваем за угол, и я останавливаюсь как вкопанный. Глазам своим не верю: передо мной тщательно встроенная, защищенная с боков от ветра дощатыми стенами дымящаяся полевая кухня, а наверху, закатав рукава по локоть, восседает сам капитан Попеску и в поте лица своего скалкой помешивает суп. От элегантности, поразившей меня утром, нет и следа. Только щекастое лицо осталось прежним — впрочем, это и неудивительно, когда можешь залезать в солдатские котелки.
Узнаю, что Попеску не случайно орудовал сегодня у котла полевой кухни, это он делает изо дня в день. Сам распределяет сухой паек, сам варит, сам выдает еду. У него тут есть своя особая система. Прежде всего наполняются котелки офицеров — мясом и бобами, почти без жидкости. Потом очередь унтер-офицеров. Они вылавливают из котла остатки гущи. А все, что остается — теплая безвкусная вода, идет рядовым. Таково правило. О том, чтобы оно строго соблюдалось, заботится сам Попеску — румынский боярин».
Да, в отличие от своих венгерских, итальянских и немецких коллег румынские офицеры на войне практически всегда устраивались в бытовом плане совсем неплохо. Сразу же после вступления войск Антонеску на территорию нашей страны вся находящаяся на захваченных ими землях сельскохозяйственная продукция стала объявляться «собственностью румынского государства», а весь скот — «блокированным».
В предписаниях армейским частям и оккупационной администрации указывалось, что войска «будут снабжаться за счет своей зоны и ничего не будет привезено из Запрутья»; необходимо «брать на месте все, что надо, все, что есть, брать без всяких церемоний; хлеб, крупный рогатый скот должны быть изъяты у населения для армии», «в каждом доме необходимо производить тщательный обыск и забирать все без остатка»; «за утайку продовольствия, малейшее сопротивление — расстреливать на месте, а дом сжигать».
Но даже из «изъятого без остатка» румынским солдатам мало что доставалось. Так, еще до начала наступления советских войск под Сталинградом питание рядового состава армии Антонеску было весьма небогатым. В докладной записке особого отдела НКВД Донского фронта в УОО НКВД СССР «О состоянии некоторых частей румынской армии (по материалам допроса военнопленных, направленных в Москву 26 октября 1941 года)», в частности говорилось:
«Продуктами питания личный состав румынской армии снабжается плохо. Суточная норма выдачи продуктов солдатам и офицерам составляет:
Горячая пища — 1 раз в день по пол-котелка на человека;
хлеба — 300–400 г;
повидло (иногда) — 1 столовая ложка;
масло (иногда)-1 столовая ложка;
консервы — 1 коробка в 225 г на 7 человек;
конфеты — 6 штук на два дня (если чай без сахара);
мед (иногда) — 1 столовая ложка».
К чести офицеров вермахта, нужно сказать, что даже в сталинградском «котле» в солдатские котелки они не забирались. Правда, в них и без того с каждым днем окружения пищи становилось все меньше, и голод понуждал «белокурых бестий» к сдаче в плен куда внушительнее, чем советские листовки и призывающие к капитуляции голоса из громкоговорителей.