Дмитрий Каланчин вспоминал:
«В октябре 1941 года в Донецк (тогда Сталино) пришли немцы. Скажу так: были те, кто их ждал, и немало. Помню, стоял в очереди за хлебом, бабки судачили: «Немцы идут, магазины открывают. Там всего полно и раздают чуть не даром». Но немцы ничего не открывали, им до нас заботы никакой не было. Не знаю, сколько у них получали полицаи и те, кто в комендатуре работал, а те, кого они мобилизовали на восстановление промышленных объектов, взорванных нашими при отступлении, получали 300 граммов хлеба в день, и все на том».
В это же время в Белоруссии занятые в промышленности рабочие получали в день по 150–250 г хлеба и по миске супа или баланды. Иждивенцы и дети не получали ничего. Тогда в Минске стал популярным брошенный советскими подпольщиками лозунг «Долой гитлеровские 100 грамм хлеба, да здравствует сталинский килограмм!».
В оккупированном фашистами Краснодаре работающим полагалось по 200 граммов хлеба в день, остальным жителям ничего не полагалось. В уже упоминаемом Ржеве «в ноябре 1941 была создана биржа труда, открыты маслобойня, жестяная, столярная, кузнечная, веревочная мастерские. Работающие по нарядам старост для комендатуры получали суп и хлеб 150–250 г, работающие на производстве — сухой паек». Из чего этот «паек» состоял, осталось неизвестным, зато известно другое. «Ухудшающееся положение с продовольствием привело в дальнейшем к случаям людоедства». (Несколько пойманных на этом деле жителей Ржева были показательно казнены оккупантами. — Авт.)
Не принявшая и попросту ненавидевшая Советскую власть Людмила Осипова в 1941 году жила в занятом гитлеровцами Царском Селе (с 1937 года г. Пушкин. — Авт.) под Ленинградом. Вот несколько записей из ее «военного дневника»:
«23 декабря.
Умер Александр Нилович Карцев. Умер, имея несколько фунтов гречневой крупы и муки. Умер от голода, имея, по нашим понятиям, очень много золота. Это еще один вид самоубийц. Люди боятся будущего голода и потому голодают до смерти сейчас и умирают на продуктах. (все) боятся будущего. А настоящее таково, что никакого будущего может и не быть.
24 декабря.
Морозы стоят невыносимые. Люди умирают от голода в постелях уже сотнями в день. В Царском Селе оставалось к приходу немцев примерно тысяч 25. Тысяч 5–6 рассосались в тыл и по ближайшим деревням, тысячи две-две с половиной выбиты снарядами, а по последней переписи управы, которая проводилась на днях, осталось восемь с чем-то тысяч. Все остальное вымерло. Уже совершенно не поражает, когда слышишь, что тот или другой из наших знакомых умер. Все попрятались по своим норам и никто никого не навещает без самого нужнейшего дела. А дело всегда одно и то же — достать какой-нибудь еды.
Нет, как бы мы ни ненавидели большевиков и как бы мы ни ждали немцев, мы никогда не скажем про себя и про них «мы».
27 декабря.
Как медленно идут дни. И все они такие безнадежные и безрадостные. Люди перестали любить и ненавидеть. Перестали о чем-либо говорить и думать, кроме пищи. Почти всех нас мучают теперь сны. Все время снится еда. Всякая.
По улицам ездят подводы и собирают по домам мертвецов. Их складывают в противовоздушные щели. Говорят, что вся дорога от Гатчины с обоих сторон уложена трупами. Эти несчастные собрали свое последнее барахлишко и пошли менять на еду. По дороге, кто из них присел отдохнуть, тот уже не встал.
Любопытен теперешний фольклор. Он тоже относится к еде. Ходит масса всяческих легенд обо всяческих съедобных чудесах. То немецкий генерал нашел умирающую от голода русскую семью и приказал ей выдавать каждый день по ПЯТИ хлебов НА ЧЕЛОВЕКА и по пяти кило картошки. Фантазия не идет дальше хлеба и картошки, то есть того, чего больше всего не хватает. Не мечтают ни о золоте, ни о чем другом. И таких легенд ходит невероятное количество».
В реальной жизни рассчитывать на благородство высокого немецкого начальника могли только те, кто на этих начальников активно работал, причем не в поле или заводском цехе, а на службе в комендатуре или полиции.
Во Ржеве полицейский кроме жалованья получал в день 400 г хлеба, сало, растительное масло. В Белоруссии хлебный паек полицая был и того меньше — 300 г. Правда, при этом ни ржевские, ни белорусские, ни прочие гитлеровские холуи, как правило, не бедствовали — хлеб и прочее им давал грабеж собственных сограждан.
В ноябре 1941 года в Царском Селе служащим городской управы выдавали (причем нерегулярно) раз в неделю по килограмму овса или ячменя, или мерзлую картошку. Дружившая с оккупантами Людмила Осипова получила от них работу в бане для военнопленных, а вместе с ней немецкий паек: 1 кг муки на неделю, 1 хлеб, 36 г жира, 36 г сахара и один стакан крупы.