Об этом свидетельствует письмо Владимира Всеволодовича к двоюродному брату. Историки до сих пор спорят, когда дошло это послание до Олега – в канун битвы на Кулачце или после сражения. По мнению Н.М. Карамзина, «оно было послано или с Вячеславом или в то же время, ибо Владимир говорит в своей грамоте, что сей меньший сын его находиться с братом Мстиславом в дедовской области, но писано ещё прежде Олегова изгнания из Мурома» (51, 257). Но суть не в том, когда Олег получил письмо, а в том, что там написано.
Послание начинается словами примирения, Мономах призывает родича забыть обиды и жить в братской любви: «О я, многострадальный и печальный! Много боролась с сердцем и одолела душа сердце мое, потому что все мы тленны, и я размышляю, как предстать перед Страшным Судьею, не покаявшись и не примирившись между собою. Ибо кто молвит: «Бога люблю, а брата своего не люблю» – ложь это. И еще: «Если не отпустите прегрешений брату, то и вам не отпустит Отец ваш Небесный». Пророк говорит: «Не соревнуйся с лукавствующими, не завидуй творящим беззаконие». «Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе?» (4, 233). Правильно рассуждает Владимир Всеволодович и слова пишет верные. Только пришло к нему это понимание после гибели сына. Где было христианское смирение князя, когда он повел полки на Чернигов? Когда посылал ратников на стены Стародуба? Когда приказал Изяславу захватить Муром?
Мономах не упрекает Олега в смерти сына: «Удивительно ли, что муж погиб в бою? Так умирали лучшие из предков наших. Но не надо было ему искать чужого и меня в стыд и в печаль вводить. Это научили его отроки, чтобы себе приобрести, а получили для него зло» (4, 235). Владимир пытается дистанцироваться от междоусобицы, старается отвести от себя обвинения в попытках захватить Муром. Хотя и понимает, что в трагедии больше всех виноват он сам. При этом часть вины за междоусобную войну Мономах пытается возложить на Олега: «Если бы тогда свое желание исполнил и взял Муром, а Ростова бы не занимал и послал бы ко мне, то мы здесь бы и уладились. Но сам рассуди: мне ли было достойно послать к тебе или тебе ко мне? Если бы ты велел сыну моему: «Посоветуйся с отцом», я бы десять раз послал» (4, 235). Но писано это задним числом. Олег очень хорошо знал своих родственников, понимавших только грубую силу. Вся жизнь князя-изгоя была прямым подтверждением того, что с родичами договориться невозможно, поскольку слова «закон» и «право» для них ничего не значили. Олег мог хоть десять раз отправлять к Мономаху гонцов, пытаясь урегулировать конфликт, но вряд ли бы чего добился, кроме очередного публичного унижения. Как тогда, когда его звали на съезд в Киев, где церковные иерархи должны были решить судьбу гордого князя.
И всё-таки Владимир признает вину перед двоюродным братом: «Если начнешь каяться перед Богом и ко мне отнесешься добросердечно, послав своего посла или епископа, напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром и наше сердце обратишь к себе, и будем жить лучше, чем прежде: я тебе ни враг, ни мститель. Не хотел я видеть твоей крови у Стародуба, но не дай Бог видеть мне крови от руки твоей, ни от повеления твоего, ни от кого-либо из братьев. Если я лгу, то Бог свидетель и крест честной! Или тот грех мой, что пошел на тебя к Чернигову из-за поганых? В этом я каюсь, я выражал сожаление об этом перед братьями, и снова повторил, потому что ведь человек я» (4, 235). Владимир Всеволодович понимал правоту Олега, только до поры до времени не хотел её признавать. Князь видел, как постоянные несправедливости в отношении родственника привели к братоубийственной войне, значительно ослабившей военный потенциал Руси перед лицом половецкой угрозы. Погром Киевской и Переяславской земли весной – летом 1096 г. забыт не был. Поэтому Мономах отказался от амбиций в отношении Чернигова, проявив уважение и благородство к поверженному сопернику. Олег и Давыд оценили поступок родственника, с этого времени братья начинают поддерживать Мономаха и его политические мероприятия. Это наглядно проявилось во время ноябрьского кризиса 1097 г.