— О'кей, — сдалась Уинфилд. — Возьмем другой вариант: в свите Винса есть человек, еще помнящий лучшие времена, но сейчас втоптанный в грязь, как это может быть с врачом на службе у мафии. Это вам никого не напоминает?
— Вы надеетесь раздразнить База идеей социальной реабилитации?
— Нам не нужно будет просить его о многом. Один полезный медицинский разговор с Винсом у него уже состоялся. Пусть еще раз затронет эту тему.
Эйлин села напротив нее.
— Баз, каким я видела его последний раз, был похож на какого-то персонажа Гоголя, оплакивавшего старое пальто.
— Реабилитация, — задумчиво произнесла Уинфилд. — Реставрация. Реформация. Боже, сколько «ре». Самый низкий грешник жаждет реабилитации... Почему бы Базу не выступить с сокрушительным соло сверхлояльности?
— Поясните.
— "Винс, я должен сказать тебе ужасную вещь. Ты помнишь еще уголовное дело против твоих потаскух? А ты видел эту Эйлин Хигарти? Ты помнишь мою жену. Эйлин? Это она и есть!"
— Безумие.
— Уловка, обеспечивающая доверие, — хладнокровно парировала Уинфилд. — Винс благодарен за предупреждение. Баз заговаривает с ним о процессе. Наши маленькие игрушки все мотают на ус. И если Баз справится с ролью и ничем себя не выдаст, дело в шляпе.
— Вы надеетесь, что Баз способен сыграть какую-то роль? — горько рассмеялась Эйлин.
— Вы должны убедить его.
Вздох Эйлин был достаточно выразительным. От Уинфилд снова потянуло холодком. Эйлин опять вздохнула и заговорила:
— Уинфилд, ошибки, которые вы делаете, говорят о том, как мало вы понимаете в людях.
— Не стоит развивать эту мысль. Я уже слышала это от матери.
— Ну, конечно. Такая тоска, а? — Эйлин покачала своей изящной головкой. — Вы готовы бросить львам двух близких мне людей — Ленору и База. Постарайтесь вспомнить, что... — Она запнулась, и Уинфилд увидела, что ее глаза полны слез. — Вы ничего не знаете о Базе, — продолжала Эйлин. — Он абсолютно непредсказуем. Раздавлен. Я не запрещала ему приходить, но он совершенно не интересуется Бенджи. Он выбрал рулетку, и теперь «блэкджек» все больше приближает его к конечной цели в небытие. Он совершает самоубийство при помощи медленного яда.
— Есть быстрый способ — предательство по отношению к Винсу Риччи! — сердито выпалила Уинфилд.
— Я не хочу, чтобы он погиб! — Голос Эйлин взвился почти до визга. — Он больше меня не любит. Ладно. Но это не значит, что я хочу видеть его убитым!
— Попробуйте поговорить с ним! Посмотрите, как он реагирует. Самое худшее — он скажет «нет»! Но это путь к реставрации его личности! Он мог бы восстать из мертвых! А вы на что надеетесь? На божественный промысел?
Губы Эйлин сжались в узкую, отчаянную линию.
— Я не могу просить мужчину, так мало меня уважающего, о такой вещи.
— Трусость.
— Уинфилд, заткнитесь, ладно? Вы ничего не понимаете в людях.
— Самое худшее — он скажет «нет».
— У него большая практика по части «нет». — Эйлин опустила глаза. — Вы понятия не имеете, что это был за человек, когда мы поженились. Какой он был всего лишь пару лет назад. Что было между нами. И не имеете понятия, какой он сейчас. Он... он... развалина.
— Все равно — спросите его. Вы единственная, кто это может.
— Как он смотрит на меня... мертвыми глазами...
Уинфилд обошла стол и обняла Эйлин.
— Это его единственный шанс. И ваш тоже.
Глава 58
Никки Шан получил приказ: быть на пристани в шесть утра. Его подберет моторная лодка «Леди-дракон», разукрашенная бронзой и красным деревом. Он поднимется на борт и представится как Артур Дюмон (инициалы А. Д. — это подчеркивалось отдельно). Его будет ждать человек, инициалы которого В. С. Вот и все, что сказал ему Шан. Остальное — в его собственных руках. Это было чем-то большим, чем простое испытание — как если бы его забросили на глубину, не спрашивая, умеет ли он плавать. Утонешь или выплывешь — твое дело.
В пять тридцать его разбудила Банни. Все ее движения теперь приобрели скользящую изысканную плавность, свойственную Николь. Она причесывалась, как Николь, высоко поднимая волосы и закалывая их сзади шпильками. Она носила такие же длинные узкие юбки с разрезом, сшитые для нее Николь. Она говорила мягко, мелодично, приглушенным голосом. И так же, как Николь, обращалась со своими «мужчинами» — Ником, Лео и Лао — как с инопланетянами. Их встречали, обслуживали и забавляли — проворно и молчаливо, отвечая веселым щебетом на редкие обращения или вопросы.
Только Никки огорчала эта перемена. Лео и Лао воспринимали все как должное. Как естественное право — быть постоянным объектом хлопот и забот. Возможно, Лео и имел такое право на ближайшие несколько лет, что же касается отца — Никки никогда раньше не обращал внимания на то, как подчиненно ведет себя Николь по отношению к Шану, пока Банни не начала подражать ей.
Он стоял на берегу и смотрел на приближающуюся лодку с заглушенным мотором. На борту красовалась картинка из старого мультика и надпись «Леди-дракон». Лодка, почти не производя шума, остановилась у причала. Молодой человек с сигарой во рту протянул руку Никки и помог подняться на борт. Снова приглушенно забулькал мотор.
— Бакстер Чой[81], — представился молодой человек с круглым, лунообразным лицом.
— Артур Дюмон.
— Господь милосердный... — Чой засмеялся, поглядывая на Никки. Он был на полголовы ниже, с красновато-бронзовой кожей, как у американских индейцев. У Никки цвет кожи был скорее оливковый. — Господь милосердный, — повторил Чой с ирландским акцентом. — А мне сказали, ты вылитый француз!
— По-твоему, не похож?
Чой рассмеялся. Сигара, прилепившаяся к губе, подпрыгивала.
— Не особенно. Впрочем, на пару китайцев мы тоже не похожи, верно?
Он повел Никки в камбуз мимо молодого матроса-китайца.
— Молоко к кофе? Сахар?
Лодка шла так плавно, что Никки почти не ощущал продвижения.
— Ты представляешь себе, какую ценность имеют в Нью-Йорке такие физиономии, как у нас с тобой! — очень серьезно произнес Чой, отбросив свой ирландский говор.
— Именно таких, как мы, постоянно цепляют копы.
— Я не про копов, — отмахнулся Чой. — С копами всегда можно договориться. Я про пуэрториканцев, доминиканцев, гаитян, кубинцев, мексиканцев, короче — про тех, чьи предки прибыли сюда на рабовладельческих кораблях. Они бросают на меня единственный взгляд — и принимают как родного брата. Примут и тебя, если ты избавишься от акцента лягушатников.
Никки сделал глоток кофе.
— Акцент обычно не чувствуется, если я не устал и не волнуюсь.
— Левее на пять градусов, — скомандовал матросу Бак-стер Чой, выглянув наружу. Он обернулся к Никки. — Твой отец взял меня на службу, потому что я закончил колледж. За его деньги. Так что с распределением ролей все должно быть ясно: ты — начальник, я подчиненный.
Никки ухмыльнулся.
— Каждый обязан что-то изображать. Какой университет?
— Миссионерский колледж в Гонконге, колледж Святых отцов. — Чой выпустил огромный клуб сигарного дыма и осторожно отогнал его в сторону. — Шан Лао купил меня, когда мне было шесть лет. Иезуиты сказали ему, что я подаю надежды. Он хорошо платил все годы, чтобы у меня было достаточно одежды, еды, книг. Знаешь, как говорят иезуиты? Дайте мне дитя, которому нет пяти, — и уже не важно, чье оно было до этого.
Никки рассматривал своего помощника. Бакстер Чой был похож на боксера-средневеса, под одеждой угадывались крепкие бицепсы и развитые плечи. На его губах постоянно играла издевательски угодливая усмешка: «Чего изволите, сэр?» Никки подумал, что Чой совершенно прав насчет своего лица. Его можно было принять за кого угодно — от эскимоса до перса. Достаточно добавить пару национальных черточек в одежде, и Басктер Чой справится с любой ролью.
— Ты занимаешься бегом? — спросил Никки. — Я стараюсь делать не меньше двух миль в день.
— Ты про джоггинг? Я предпочитаю качать вес.
— Придется попробовать бег, — задумчиво произнес Никки. — Это очень бодрит, верно?