Д. Килкаллен в своих исследованиях войны с повстанцами также акцентировал зависимость их от поддержки населения, поэтому он называл такие войны «население-центричными» [3–4]. Традиционные войны с его точки зрения являются центрированными на врага. В них ставится задач уничтожения врага, чего не может быть в случае ориентации на население.
Нынешний министр обороны США Дж. Мэттис еще в 2005-м заговорил о гибридной войне как войне будущего [5]. Он говорил это в контексте идеи Ч. Крулака, что современным солдатам приходится заниматься сразу тремя типами действий – three block war: военными, гуманитарными и миротворческими [6–7]. Он предложил добавить четвертый блок: психологические и информационные операции. В рамках этого четвертого блока можно физически находиться в другом месте, но передавать свое сообщение. И это новое измерение войны нельзя выигрывать с помощью технологий, надо быть готовым к разным типам войн.
Мэттис пишет: «Повстанческая война является войной идей, и наши идеи должны конкурировать с вражескими. Наши действия в других трех блоках важны для выстраивания доверия и установления отношений с населением и их лидером. В рамках каждого из традиционных блоков есть информационные операции. В каждом из них морские пехотинцы выступают и как „сенсоры”, собирающие информацию, и как „передатчики”. Все, что они делают, или не могут сделать, посылает сообщение. Они должны уметь делать это и знать цели командира. Компонент информационных операций состоит в расширении нашего охвата и того, как мы можем влиять на население, чтобы отвергнуть неадекватные идеологию и ненависть, которая предлагается повстанцами. Успешные информационные операции помогают гражданскому населению понять и принять лучшее будущее, которое мы пытаемся построить вместе с ними. Наши наземные и воздушные силы должны иметь инструментарий и возможности доставить сообщение в каждом из блоков».
То есть акцент на населении приводит нас к акценту на другом инструментарии – информационном. Отсюда же вырастает как внимание к пропаганде, характерное для дня сегодняшнего, так появление и проявление фейков, безуспешная борьба с ними стала характерной для нашего времени.
В результате происходит повторный возврат к войне идей, который был характерным для периода холодной войны, а потом снова стал в центре внимание после того, как война с радикальным исламом приняла затяжной характер [8–9].
Аналитики корпорации РЭНД выводят российское стремление к непрямым действиям из слабости по отношению к противнику [10]. Россия будет пытаться быстро завершить конфликт. При этом она будет стремиться к следующим целям:
• разрушению и нейтрализации систем управления и контроля противника;
• сокрытию сил и намерений, как и использованию привлечения и обмана, направляющих противника на неправильные решения;
• быстрое продвижение для минимизации времени для противника, чтобы не дать ему понять направление действий и не дать реализовать адекватный ответ.
Украина привлекла всеобщее внимание, но подобный тип войны уже давно ведется против стран Прибалтики. Хотя на это можно возразить следующее:
• в случае Прибалтики не было физического проникновения на территорию этих стран;
• страны Прибалтики «закрыты» от воздействия извне в языковом отношении;
• страны Прибалтики сохраняли свою идентичность и в советское время.
Гибридная война разворачивается в любом пространстве, о котором даже нельзя было раньше подумать как о пространстве войны. Например, выделяются следующие невоенные формы войны: экономическая, юридическая и пропагандистская. Это позволяет дать более общий тип определения: «Гибридная война является комбинацией политической и военной форм войны для достижения стратегических целей, минимизируя затраты и риски, которые ассоциируются с традиционной военной кампанией» [11].
Акцент на населении привнес еще один тип угроз – информации, исходящей из социальных сетей. Поскольку они порождают информацию вне реального контроля ее достоверности. Сегодня все знают о вмешательстве извне в американские президентские выборы. Но они были также в Британии времен Брексита, в выборах Германии и Франции [12–16]. Причем нельзя говорить о нем как о чисто информационном. Это была опора на виртуальные ценности, которые подвергались атаке.
Причем в ряде случае политика перешла из соцсетей на улицу. В США в Техасе в мае 2016 года носители антииммигрантских и проиммигрантских взглядов вышли друг против друга реально на улицы.