Одно из правил психометрии гласит: разговаривать с каждым человеком на его языке. Первый слой этого правила означает переходить на метафорический уровень собеседника и понятную для него лексику. Второй, и главный, разговаривать о нем самом.
В принципе главная цель любой беседы – поговорить о собственных проблемах. Прислушиваясь к разговорам на улице, в автобусе, я постоянно поражаюсь человеческой способности вести длинные разговоры с воображаемым слушателем. Предположим, двое уселись поговорить, и первый хочет сообщить второму нечто о себе, рассчитывая на сочувствие и поддержку. Но стоит ему умолкнуть, как вместо понимания собеседник вываливает на него свои проблемы. Разговора, по существу, нет, каждый обращается к воображаемому слушателю, и в результате высокие договаривающиеся стороны расходятся, в лучшем случае ни с чем, а в худшем – с ощущением напрасно потраченного времени.
Психометрист – тот, кто умеет слушать. Дайте человеку возможность поговорить о себе, расспросите, покивайте головой, произнесите несколько ободряющих слов – и он ваш.
В полном соответствии с правилом я задаю вопрос. Просто и в лоб.
– Слушай, мы же с тобой столько не виделись. Расскажи, что ты делал эти годы?
Филька довольно щурится.
– Эх, сколько видано! С тех пор, как мы в этом зале твою свадьбу гуляли, столько всего утекло.
– Помнишь, значит, свадьбу.
– Конечно, ваш стол стоял там, где сейчас бар, а я у окна сидел, под постером. Кстати, Вера тебе еще не надоела? Сколько лет можно яйца в одно гнездо складывать, м-м-м??
– Еще нет.
– А то смотри, могу профессионалку подкинуть! Бедраж, шапочки для близнецов – четвертый номер, гнется, словно пружина, но не ломается. О деньгах не думай, все за счет заведения!
– Филька, ты же о себе начал, а на меня перешел. Не дело, братишка!
– Тоже прав, вот где ты прав, там ты прав, ничего не могу сказать. Есть среди вас всякие, воображают много, ходят фертами, а задница в заплатах.
– Ты о ком?
– Да о твоих дружках из общества психометристов. Мотла знаешь?
– Знаю.
– Я с ним вместе в строительном управлении пахал, лет пятнадцать назад. Был не лучше других: воровал, где мог – не стеснялся, пиво вечером вместе принимали, девку-нормировщицу в углу обжимал. А теперь, психометрист, психометрист, герой нашего времени! Я ему говорю как-то: ты про Краснодеревщика слышал? А он мне дурачка строит, – какой такой Краснодеревщик? А я ему говорю, этой мой прадед. Когда твои родственники на Привозе гнилой селедкой торговали, про моего слава на всю империю шла.
– На какую империю?
– На Российскую! Ты что, забыл? Краснодеревщик ведь и твой прадедушка, не только мой.
Да, научный факт – Филька такой же потомок Краснодеревщика, как я. И даже больше, он ведь по мужской линии, прямой наследник, а я через бабушку. Был бы прадед Хаим жив, ох и устроил бы он головомойку незадачливым потомкам, за сидение в ресторане, скабрезные разговоры, и вообще. По совокупности.
– Ну, так я отвлекся! – Филька закурил новую сигарету, небрежно бросил зажигалку на стол и крепко приложился к бокалу с вином.
– Когда вы свалили, начал и я подумывать о прогулке за бугор. Израиль меня не привлекал ни тогда, ни сейчас, и я рванул в Германию. Мазанул там, подмигнул тут, короче, через три месяца меня выпустили из резервации на вольный воздух Неметчины. Денежки у меня с собой были, и я их тут же вложил в шпиль-халле, зал с игральными автоматами и пивом. Хоть номинально я владел половиной этого заведения, но пахал, будто последний турок. Разносил кружки, мыл посуду, подметал, чистил заблеванный немцами сортир, лишь бы не платить лишнюю копейку. Ложился в три ночи, вставал в десять утра с дурной головой и – бегом в заведение: привести в порядок, надраить, прикупить, чего не хватает. Зарабатывал совсем даже неплохо, приварок катил жирный, но через полгода мне такая житуха остохренела, а еще через полгода продал я свой пай и укатил в Швецию. Почему в Швецию? А бабы мне ихние нравились, гладкие, ухоженные кобылки. Вот я и решил вволю покататься, пока не повязала меня очередная Вера.
– Оставь ты Веру в покое, я тебя прошу! Не завидуй так явно.
– Завидуй, ха-ха! – Филька даже поперхнулся дымом. – Она ж тебя захавала с потрохами, мальца неразумного. Что ты видел в своей жизни, кого знал! Поди, первая она у тебя?
– Первая и последняя.
– Моим врагам такое счастье.
– И многих успел завести?
– Да не очень, пока я еще не вышел на такие деньги, когда убивать начинают. Толкусь на своем пятачке, живу сам, даю другим. Вокруг меня знаешь, сколько народу кормится? И все благодаря Швеции.
Так вот, поехал я, не на пустое место, за год в Германии обзавелся связями, деньжат поднакопил. Короче, дали мне адресок в Стокгольме и рекомендацию, чтоб сразу в дело войти. Так и получилось, купил я треть бизнеса, на сей раз в мясной лавке, она же закусочная для деликатесов из мяса, и пустился в новое плавание.
Вкалывал опять за четверых, пока научился, вник во все мясные пертурбации, хороший кусок здоровья ушел. Какое мясо бывает, как его резать, из какой части что лучше готовить. А колбасы, а стеки, а ребрышки, плюс все вокруг мяса: соусы, горчицы, вина, пиво, багеты, булочки разных сортов, куда поджарку укладывают – целая наука!
Преодолел я ее круто, вместе с языком шведским и прочей местной премудростью. Год прошел, как сон пустой, денежки на счету росли, но жизни я не видел. И шведки, шалавы паскудные, оказались холодными и расчетливыми бабенциями, вовсе не похожими на кокетливых лошадок.
Зря я на них слюнки в Германии пускал, зрямиссимо! Или, может, они за границей себя по-другому ведут, но ко мне, за два года в Стокгольме ни одна бабель даром не пошла, только за сармак. Платишь – получаешь, не платишь – соси лапу или грызи мясные деликатесы. Вообще, все эти истории про сексуальную шведскую жизнь высосаны из двадцать первого пальца; может в своем шведском кругу они и раскованные, и свободные, но с иностранцами имеют дело исключительно проститутки.
– Там ты и привык к продажной любви?
– Не только там. Но есть в этом виде отношений некая честность, ты точно знаешь, что покупаешь и почем. Большинство дурачков получают то же самое, но расплачиваются всю жизнь, и не только деньгами, но и свободным временем, тяжелой домашней работой, скандалами, сосуществованием с давно надоевшим человеком. Куда как проще – заплатил и имей. А главное – постоянно обновляемый ассортимент!
Филька усмехнулся и смачно глотнул из бокала. Вино кончилось, он долил почти до краев и снова отхлебнул.
– Хорошо! Ну вот, покорячился с год по шестнадцать часов в день, и стал о жизни размышлять. Думал, думал, и пришло мне в голову гениальное открытие. Стою однажды, режу колбасу, а оно само в голове хрясь, готовенькое зашевелилось. Колбасу, кстати, резать – не простое дело. Надо так машиной заправлять, чтоб ломтики сглаженной стопочкой ложились, один на один, тогда их аккуратно в бумажку можно завернуть и гладкой пачечкой подать покупателю. Если тянуть неровно или давить слишком сильно, то скибочки улягутся вперекосяк, и ровненько их в жизни не выправишь – прилипают. Не станешь же по ломтику раздирать и на глазах у клиента пальцами перекладывать, в общем – тоже искусство, я тебе говорю.
А идея пришла мне простая, как все гениальное. Почему, думаю, меня так охотно в компаньоны берут, нешто у них шведов в Швеции не хватает, или немцев в Германии? Примитивно, будто сосиска – проще взять одного дурака в компаньоны, который будет тулумбасить за четверых, чем платить четверым и следить, чтоб работали исправно и не крали.
Когда до меня доперло, я сразу принялся соображать, как соскочить поэлегантнее. Бабушек в сейфе набралось неслабо, даже для Швеции, не говоря про Одессу. Думал, думал, и однажды вечером так себе приказал: завтра, ровно в десять утра, я пойму, что мне нужно делать.
Сказано – сделано. Ровно в десять утра у меня в голове всплыла мысль: – не нужно мудрить. Иди к компаньону и прямо скажи – устал, хочу домой, давай разойдемся с миром.