Плаваем вместе на глубине метров 20, пытаясь найти что-нибудь особенное. Роскошные кусты гигантских горгонарий растут на склоне рифа. Множество карнизов, под которыми скрываются груперы, рыбы-флаги, бабочки, крылатки, мурены... Мы осторожно плывем среди этого великолепия. На этой глубине фотокамера восстановилась, и всполохи от моей вспышки взрывают красками все вокруг. Завороженный этой картиной, я потерял бдительность и поздно заметил над головой тень уходящего гигантского ската манты. Эх, не успел...
Воздух кончается довольно быстро. Увы, пришлось всплывать. Как жаль, что много воздуха потратили на большой глубине, когда такое великолепие на 20 метрах! Вскоре на специальном катере прибывает комиссар КМАС мистер Пакиела, и мы сдаем ему отснятую пленку для проявки и контроля. Кстати, во избежание подлога, на каждой пленке первый кадр должен быть с портретом нашего Хассама.
После обеда и отдыха погружения продолжаются, но уже в другом месте. Здесь строго следят за тем, чтобы сразу после еды человек не лез в воду — безопасность превыше всего!
В напряженном ритме пролетают три дня соревнований. С досадой ощущаю, как много было упущенных возможностей и неснятых кадров... Но вот и конец соревнований. Все! Участники имели равные возможности, и в неудачах нужно винить только себя.
Но какая уж тут неудача. Побывать в таком удивительном месте, пообщаться с такими фотографами, покружиться в танце с рыбой-наполеоном, мероу, черепахой, и все это в кристально чистой воде. Мой друг Юра сказал в последний день:
— Наполеона видел, рыб-ангелов видел, мурену видел, акул совсем рядом видел, на черепахе катался — ничего больше не надо!
Владимир Гудзев
«Амаретто» из Сан-Марино
Умбрийская глина
Когда едешь по дорогам Италии, обнаруживаешь, что, помимо пляжей, виноградников, неаполитанских песен, венецианских гондол, футбольной команды «Ювентус» и сицилийской мафии, не говоря уже о картинных галереях и соборах, в ней есть вещи, которые не укладываются в наше традиционное представление об этой стране. Думая об Италии, мы просто не думаем о них. Едешь, к примеру, из Рима в маленький городок Риччоне, что на Адриатическом побережье, и тебя сопровождают бесконечные леса. Они взбегают по склонам Апеннин, сваливаются за изломанную линию вершин и снова появляются грядами в просветах между горами. На фоне таких окутанных сизой дымкой гряд и пологих холмов, создающих перспективу, итальянские живописцы часто изображали античные и библейские сюжеты.
У дороги встречаются старые крестьянские фермы. Стоит себе двухэтажный каменный дом с крохотными оконцами, рядом несуразный сарай и тут же в беспорядке, совсем как у нас, свалены ящики, бочки, мотки ржавой проволоки, обломки инвентаря и прочий хлам. Большинство ферм заброшено — видно, хозяева построили себе новый дом, но старый почему-то не убирают. Попадаются, впрочем, и такие, в которых еще теплится жизнь: заросшие сизой щетиной старики греются на солнышке, женщины в черном сзывают кур, на веревках, подпертых шестами, полощется на ветру белье. Все это вызывает в памяти сцены из кинокартин итальянского неореализма.
Мелькнул придорожный щит: «Область Умбрия». Три тысячи лет назад здесь еще жили аборигены Апеннинского полуострова умбры. Теперь от них не осталось почти ничего. Их язык забыт, селения исчезли, привольные долины, где они охотились, распаханы и застроены городами. Только земля осталась прежней — почти сплошь глина. Нигде прежде не приходилось мне видеть столько глины разных цветов — от светло-желтой, почти белой, до бурой, с багровым отливом.
Древние мосты из ноздреватого ракушечника, ржавая листва на дубах, белесая муть речушек, несущих свои воды в Тибр, тюки прессованной соломы под навесами, бурые космы осоки — все это в конечном счете лишь оттенки умбрийской глины, расчерченной графикой черных виноградных плетей и узловатых яблоневых крон. Даже воздух, чуть дрожащий в нежарком зимнем солнце, кажется, пронизан ее отблеском.