Далеко в море качался на зеленых волнах белый катер — или это плыл белый бык, похитивший финикийскую царевну? Я думал о неслучайности Мифа. Зевс, обернувшийся быком, чтобы очаровать и украсть Европу. Посейдон, пославший Миносу в знак его царственной власти белого красавца-быка. Минос, нарушивший обет принести быка в жертву. Пасифая — жена Миноса — воспылавшая к этому быку порочной страстью. И плод роковой страсти — Минотавр, получеловек, полубык — проклятие царя Миноса, кровожадный затворник Лабиринта...
Лабиринт царя
В этот день в Кноссе, некогда столице острова и резиденции царя Миноса, было особенно многолюдно. У Южных Пропилей — остатков древней постройки с колоннами и выразительной фреской на стене — все время толпился народ, и мне никак не удавалось сделать снимок. Когда, наконец, люди схлынули, обнаружилось, что один турист, как назло, все еще маячит между объективом и фреской. Этому седому, прилично одетому европейцу было, очевидно, невдомек, что я уже потерял полчаса: он то подходил к фреске, то отступал. Новая волна туристов уже приближалась, и я почувствовал, что закипаю. Из двух доступных мне языков международного общения — английского и французского — я выбрал второй, решив, что он больше подходит для человека, потерявшего терпение.
— Эй, месье, — крикнул я довольно грубым голосом. — Не могли бы вы хотя бы на минуту взять правее!
Он обернулся и, смерив меня презрительным взглядом, отошел в сторону. Я, торопясь, снял общий план, затем план покрупнее, и — отдельно — фреску. Все это время справа доносилось недовольное брюзжание на чистом французском:
— Покоя от туристов нет! Кто их тащит сюда — лежали бы себе на песке и грели брюхо... — И что за страсть фотографировать декорации!
Последняя фраза задела мое профессиональное самолюбие — я повернулся к французу.
— Декорации?
— А что же еще? Оригиналы фресок, вернее, то, что от них осталось, — в музее, колонны, пропилеи — все ненастоящее. — Француз сделал возмущенный жест. — Вот задачка, которую я постоянно решаю: что в Кноссе подлинное, а что нет!
Я понял, что передо мной не просто турист.
Вы, вероятно, хорошо знаете Крит? — спросил я.
— О, да! Я бываю здесь раза три в
году. Меня зовут Патрик Фор. — Старик выжидательно взглянул на меня. — Вижу вы никогда не интересовались Критом... Иначе бы знали фамилию Фор. Поль Фор — мой счастливый однофамилец — провел на Крите 20 лет.
Его знал здесь каждый пастух, каждый крестьянин. А я мог только следить за его путешествиями да читать его книги. Судьба, увы, не позволила мне стать археологом.
— Но вы отлично разбираетесь в археологии! — польстил я старику.
— Вы правы. Я могу судить... И вот что я вам скажу: Эванс совершил археологическое преступление, превратив Кносс в туристскую Мекку!
Я вспомнил скромный бронзовый бюст у входа в Южные Пропилеи и надпись «Сэр Артур Эванс». Гиды всегда говорили о нем с почтением: Эванс раскопал Кносс, восстановил дворец царя Миноса (он же Лабиринт), обнаружил древнейшую на Европейском континенте высокоразвитую культуру и дал ей название: «минойская».
— Однако нужно отдать ему должное, — сказал француз примирительно.
— Если бы не Эванс, мы, скорее всего, не имели бы даже того, что имеем. Проблемы, стоявшие перед ним, были огромны, но и искушение тоже велико... Он прекрасно понимал, что за объект ему предстояло раскопать. Ведь он не был ни первым, ни вторым... Кажется, вы уже не торопитесь?
Я закрыл объектив фотоаппарата и приготовился слушать. Патрик Фор благосклонно продолжил:
— Перспективы раскопок Кносса уже обсуждались археологами в то время, когда Эванс только мечтал об археологии, работая специальным корреспондентом «Манчестер Гардиан» на Балканах. Судьбе было угодно, чтобы к тайнам царя Миноса первым прикоснулся человек, в самом имени которого звучало предназначение. Это был критянин Минос Калокэринос — переводчик при британском консульстве в Кандии, торговец и археолог-любитель...
Вероятно, лавры Шлимана, продолжал рассказывать мой собеседник, не давали и ему покоя. Ну, в самом деле, почему Гомер, подсказавший Шлиману своими описаниями, где искать Трою и Микены, — почему он должен был оказаться недобросовестным, упомянув Крит, Кносс и царя Миноса? Калокэринос не усомнился в прозорливости гения, и в 1879 году заложил на холме Целепи Кефала, что в пяти километрах от Ираклиона, двенадцать траншей глубиной от двух до трех метров. Целепи Кефала в переводе означает «Холм Господина». Здесь до Калокэриноса копали многие, но именно ему повезло: в толще земли обозначились контуры громадного сооружения.