Долго искать имя владельца книг не пришлось. На всех стоял черный штемпель: THEODOR KARJAVINE.
Теодор Каржавин? Федор Каржавин? Где он встречал это имя? «Постойте-ка!» — метался теперь он от одной книжной полки к другой. «Где же мне попадался этот Каржавин? Вспоминай, Николай Павлович! Где-то в книжных редкостях? Не здесь ли?»
Он достал с полки книгу барона Корфа «Жизнь графа Сперанского». Так и есть! Надворный советник. Скончался скоропостижно. Ах, вот почему он подписывал подметные письма Ростопчиным! И тот, и другой — Федор Васильевич.
Теперь время не текло — бежало, прыгало, как прыгал по комнате профессор от стола с письмами к книжным полкам с редчайшими справочниками по восемнадцатому веку.
Когда в комнатах засерело и пришла прислуга звать пить чай, профессор уже знал, что Федор Васильевич Каржавин — знаменитый масон, имел тайные связи с двором императора, а может быть, и с самим Павлом Петровичем, так злодейски убиенном не без ведома сына, Александра Павловича, Александра Первого. Почему же письма он подписывал как Теодор Лами? Закавыка. И еще — у Каржавина была редчайшая, презнатнейшая масонская библиотека.
Так вот какие сокровища пришли к нему по Случаю!
Пить чай Николай Павлович не стал, а побежал сразу в лавку Шапкина и, как сам он потом запишет в своем дневнике, «купил у него дешево более ста томов иностранных книг, а также часть русских из библиотеки масона Федора Каржавина».
Профессор Дуров только приоткрыл завесу над жизнью Федора Каржавина, или Теодора Лами, над жизнью удивительной, полной приключений, вот так наспех сложенной в кулях и рогожах на Апраксином дворе.
Недолго наслаждался своими сокровищами Николай Павлович — вскоре он умер. И все, что так счастливо пришло к нему в руки, разлетелось по другим рукам.
Год за годом будут менять владельцев книги, гравюры, рукописи, принадлежавшие когда-то Федору Каржавину. Будут теряться, исчезать.
Разлетятся по белу свету, закружатся в вихре времен и старинные письма, синеватые листки с истлевшими краями, свидетели удивительной жизни. Разлетятся и осядут на архивных полках...
«Текст угасает»...
Какого-либо желания копаться в архивной пыли у меня не возникало никогда. Другое дело — путешествия, кораблекрушения, таинственные острова, пираты, берущие корабли на абордаж. А все началось с «Путешествий Гулливера», правда, с пересказа для детей великой книги Свифта.
Черные буковки на белой странице были тропинками, уводящими в неведомый мир: «...судно «Добрая Надежда» в триста тонн водоизмещения». «Мы снялись с якоря». «...Постелью мне служили водоросли и травы...»
Но тогда я еще не понимал, что все это — ушедшее время. В это Время невозможно вернуться, этот мир остался лишь на старинных гравюрах — неведомые земли в беспредельном океане, диковинные чудовища, поднимающиеся из глубин, легкие, как сновидения, парусные корабли. Лишь страницы старинных книг о путешествиях, об историях странствий, со следами пролитой туши, исписанные темными орешковыми чернилами, хранили неведомое.
Лет двадцать я рыскал по всем букинистическим магазинам в поисках первого русского «Гулливера».
В те годы у нас на Арбате один букинистический был у «Зоомагазина», ближе к Смоленской площади, два других — ближе к Арбатской. Тогда уже сносили Собачью площадку, ломали ветхие деревянные дома, мебель александровской и даже павловской эпохи нередко выбрасывали на помойку, а книги в золотистых кожаных переплетах — что там читать? старье! — несли к букинистам. У них я купил «Путешествие около света Адмирала Лорда Ансона», попалась редчайшая «Бугерова навигация», но «Гулливера» я не встречал нигде.
Потом построили Новый Арбат, большущий «Дом книги», где на втором этаже был антиквариат с полками книг о путешествиях.
И вот однажды зимой, вечером, когда магазин закрывался и у полок не было ни души, я и увидел их. Два томика в кожаных переплетах лежали под стеклом.
Я сидел дома на диване и листал сокровища. «Путешествия Гулливеровы в Бродинягу, в Лапугу, в Бальнибарбы, в Глубдубриду, в Гуйнагамскую страну». Изданы они были в Университетской Типографии, а переведены Ерофеем Каржавиным. Кто же такой был этот Ерофей Каржавин, который прочитал и перевел книгу Свифта за два века до моего рождения?
Я позвонил знакомой тетушке-архивисту, которая, можно сказать, знала наизусть все справочники и каталоги всех архивов.
— Ерофей Каржавин? Есть такой. В Ленинградских архивах. В Пушкинском Доме.