Рулевая рубка на самой корме. Крошечная комната со штурманским столом, рулевым штурвалом эпохи великих открытий, локатором, шкалой эхолота, счетчиком лага. В общем — Колумб и электроника.
Научная группа должна подъехать через две недели. Начнется монтаж оборудования и приборов. А пока занимаются самой шхуной. Корпус драится, красится. Это работа матросов. Завод ремонтирует переборки надстроек. Они кое-где подгнили. Нужно перебрать мотор, сшить новые паруса, установить глубоководный эхолот. Работы впереди еще много. Завод недоволен нашим судном. Ремонт необычный. Каждую деталь нужно делать особо. Возни с этим «немагнитным исполнением» много. Но клянутся, что все будет готово в срок.
Если так — в конце июня в рейс. Держись, Таити!
30 мая к вечеру вышли из дока. Уже, наверное, двадцать раз выкрашены борта и надстройки шхуны, подводная часть вновь обшита медью (прежнюю съела морская вода). В доке делать было больше нечего. Огромную чашу дока заполнили водой, открыли шлюзовые ворота, и мы потихонечку выбрались на новое место. Путешествие метров на сто — двести. Но все-таки хоть стоим на воде. Похоже на корабль. Правда, соседи у нас невыгодные: с одной стороны ошвартовалась «Москва», с другой — сухогруз, громадина, раз в двенадцать — пятнадцать больше «Зари». Но зато один наш бушприт чего стоит! А мачты! Интересно, как на такой вот скорлупе мы пойдем в Тихий океан. Хорошо, хоть уйти должны летом, задолго до осенних тайфунов…
Почему-то сухопутный народ считает морскую службу архиромантичной. Стой себе на руле или полезай в «воронье гнездо» высматривать неведомые земли. Как бы не так! Сейчас я сменился с вахты. Стоял с ноля до восьми. Попросту с полуночи до утра. Все ребята ушли. Владивосток для них родной город. Здесь их дом, семьи. на судне только вахта да капитан со старпомом. Они ленинградцы. Тоска страшенная. Темнота. Только топовые огни горят да фонарь у трапа. И на соседних судах никого. Лишь вахтенные покуривают. С ними особенно не поговоришь. Их палуба вон где, вверху! Не будешь же стоять, задрав голову, восемь часов подряд.
Одно развлечение — плести медведки. Это штука из манильской пеньки вроде бахромы. Ею оплетают медные тросы — штаги, между которыми поднимается парус. При ветре парус пузырится, трется о штаги и быстро изнашивается, медведки щетинятся вокруг штагов ершиком и предохраняют парусину. Может быть, что и не так, но я излагаю, как понял. Во всяком случае, без этого нудного плетения ночью вообще с ума сойти можно. И ведь спать хочется.
У мотористов (их тут зовут «мотылями») есть верное средство, как не попасться во время сна на вахте. Они кладут на трап, ведущий в машину, гаечный ключ. Если кто захочет проверить, обязательно зацепит ключ, тот загремит по металлическим ступеням трапа, а проснувшемуся матросу только и остается крикнуть:
— Какая там раззява лезет! Не видно, что люди работают?
Способ старый, всем известный, но верный. Попробуй различить на темном трапе черный ключ…
Вчера кончили грузить балласт. Кто-то когда-то сказал, что «Заря» за десять лет чуть ли не развалилась. Регистр уцепился за эту мысль. Нужно было осмотреть трюмы, киль, крепеж. Да и при постановке в док боялись, что балласт выдавит днище. Толком никто не знал, но на всякий случай решили застраховаться. Балласт подняли наверх. Сейчас мы его снова грузим. Десять человек. Пятеро носят, пятеро укладывают в трюм. В первый день работали часов десять подряд, почти без перекуров. Был погожий день, и мы незаметно обгорели на солнце. Балласт — свинцовые чушки по 19, 25 и 56 килограммов и глыбы гранита. Чушки тяжелые, но за них хоть удобно браться. Гранит же режет острыми краями руки и плечи… В первый день мы здорово переработали. Наутро без привычки ломило спину, ноги, руки. А тут еще обгоревшая накануне кожа. На плечо не положишь, в руках неудобно. И трапы под ногами пружинят, держи равновесие, не то хлопнешь по ногам трехпудовой чушкой.
Жарко. И мы хитрим. Каждый час ходим в литейный цех пить газировку. Конечно, за нею можно отправить кого-нибудь с чайником. Но каждому хочется передохнуть от таскания балласта. Мысль о чайнике старательно удерживается всеми про себя. Идем гурьбой, усердно пьем шипящую воду. В несколько приемов. Со вкусом. Медленно возвращаемся к работе.
А к вечеру экскурсии в литейный участились и стали продолжительнее, хотя пить уже не хотелось и от воды мы раздулись, как губки. Устали зверски. Но кто подаст вид, если на тебя смотрят еще девять мужчин.