На третий день часам к двум погрузку закончили. Обедать не пошли. Быстренько подмели палубу, убрали доски-течки, по которым спускали балласт в трюмы, и отправились на «Москву» в баню. Своя душевая у нас крошечная, да и топить ее дровами уже не было сил. А тут после тяжких трудов можно было растянуться на деревянной лавке или просто постоять под горячей струей. Честное слово, высшее из всех земных благ — горячая вода. Ребята строят планы, как и где они проведут время на сверхурочные деньги, полученные за балласт. Почти все сошлись на станции Океанской. Туда в воскресенье выезжает отдыхать чуть ли не весь Владивосток. А я поеду в зверосовхоз «Майхе». Три года прожил на Дальнем Востоке, а в Приморской тайге не бывал.
Недавно отремонтировали камбуз. Теперь не надо бегать в заводскую столовую — огромную и неуютную. Толя Кушнир, наш поваренок (двадцать один год, а на «Заре» отплавал уже два рейса пекарем), утром готовит завтрак, потом обед. Вечерний чай — забота вахтенного матроса. Договорились устраивать его попозже. Сумерки сменяются темнотой. В тесной столовой сходятся все, кто ночует на шхуне. Забивают «козла». А из камбуза (дверь напротив) тянет дымком и крепкой заваркой. «Козел» требует сосредоточенности. Люди обмениваются только стандартными фразами заядлых игроков и усердно лупят костяшками о стол. А за чайком языки развязываются. Кто-то вспоминает, как где-то когда-то попал в шторм («Думал: все») и благополучно выбрался из него, а потом кто-то рассказывает невероятную историю, которую поведал ему верный кореш («Врать не будет!»). История липовая, но говорящего не перебивают: врать тоже надо уметь. У капитана Бориса Васильевича Веселова свой конек: Балтика и особенно торпедные катера, на которых он прослужил всю войну. О них он может говорить без конца. Наши разговоры иногда затягиваются до полуночи. Потом кто-нибудь говорит:
— Ну хватит. Пора спать.
Все расходятся по каютам, а мне, как всегда, везет: нужно заступать на вахту. Опять плести медведки до утра.
Приходится хитрить. Если стоишь до ноля, то после чая развязать ребятам языки проще простого. А с полуночи — тоже не беда. Кто-нибудь обязательно возвращается со свидания. И сам не может пройти мимо, не поделившись впечатлениями. Часто приходится стоять вахту с третьим механиком Виктором Ермаком. Он мастер рассказывать о всяких морских «козах», как здесь называют ЧП.
Но вот уже скоро приедет наука — и тогда в океан.
Ну и погодка здесь стоит! В мае хоть было солнечно. А сейчас уже неделю льет дождь. Редко когда выдается погожий день. И то к вечеру опять начинает моросить. А уж ночью-то наверняка. Но когда солнце — здорово! Нас переставили на новое место. Все тот же завод, но на две трамвайные остановки ближе к центру города. Прямо у главных заводских ворот и напротив краевой библиотеки. Это очень удобно. Читаю что только можно о местах, которые предстоит посетить. В скверике у главной проходной цветут ирисы, ромашки. Ирисы огромные, сине-лиловые. Наверное, дождь им на пользу. На днях отстоял внеурочную вахту. Мне дадут лишний выходной. Теперь у меня два свободных дня. Поеду в зверосовхоз.
Шутник О’Генри сказал однажды, что только на том свете опоссумы сами прыгают с дерева в сумку охотника.
А вот вчера мне на голову с древней липы свалился веселый молодой бурундук. Он с таким любопытством уставился на меня, что не заметил, как я схватил его рукой и посадил в карман. Я носил его по тайге целый день, а когда пришел на шхуну, поместил в камбузе.
Мне можно верить — я не охотник. Но если все-таки хотите убедиться сами, побывайте в «Майхе». Автобус Владивосток — Находка помчит вас на север, а когда через полтора часа он обогнет Уссурийский залив, чтобы двинуться дальше на юго-восток, — сходите. Одолеть невысокую сопку совсем нетрудно, и тогда с перевала откроются перед вами подернутые дымкой отроги Сихотэ-Алиня, вырвавшаяся из сопок река Майхе и туманный Уссурийский залив.
Майхе… Эту речку на картах иногда еще называют Муравьиной. Но второе имя пишут обязательно в скобках после Майхе. Видно, даже картографам, людям, далеким от сентиментов, не хотелось менять древнее и таинственное имя этой красивой реки. Зверосовхоз — три десятка рубленых домов на склоне сопки — тоже назван «Майхе», хотя никто здесь не может перевести этого слова.
…Я давно распростился с проводником и иду один между деревьями по узкой тропинке, пробитой острыми оленьими копытцами. Вот она осторожно обошла крошечное болотце, перескочила через ручей, сделала петлю вокруг валежины… Старые липы, увитые лимонником, и молодой дубняк, и орешник, с крон которого свисают пятипалые листья винограда, и экзотический амурский бархат смотрят на тебя весело и приветливо. Хоровод белых березок, разбежавшихся по поляне, напомнил Истру, а из травы спелая земляника подморгнула пунцовым глазом по-свойски, как старому знакомому.