Иначе выглядит та часть, где находится сук, — его коснулась лепра уродливости, о которой я упомянул; сук, благоухающий мастикой и миррой, возбуждает наши ротозейские души. Паспарту знакомится с евреем, который говорит на нашем языке и продает вещи из Парижа: его зовут Ассун-Соломон.
Он поможет нам понять нюансы церемонии, определяющей то, как продают и покупают в Египте. Чтобы цена была объявлена, а клиент платил и забирал товар — такого здесь не бывает. Надо торговаться, менять цену, откладывать вещь, пожимать плечами, прогонять покупщика, ждать, когда он вернется, морщиться на его предложение, предлагать ему подороже товар похуже, догонять его, если уходит, или посылать помощника вдогонку, снова завязывать спор — от этих удовольствий египетский торговец и его покупатели не откажутся ни за что на свете.
Бакшиш начинается в Египте и будет сопровождать нас до самой Индии, где просят не так басисто, все больше исподтишка: «Бакшиш! Бакшиш!» Весь этот рабский народ висит на тебе и просит милостыню.
«Бакшиш» — от арабского глагола: давать ни за что.
«Дай мне ни за что». Бакшиш дается сверху. Получив плату, торговец требует еще.
Арабская кровь Паспарту подсказывает ему хитрость. Он притворяется, будто понял, что ему предлагают гашиш: проситель в ужасе, он сбит с толку, и мы от него отделываемся.
Вечером Ассун представляет нам свою многочисленную семью, живущую в небоскребе; он хочет быть нашим сопровождающим. При этом он сочтет долгом чести заплатить за нас и не принять чаевых.
Египетский ужин. Сезам — это трава-ключ, выпускающий на волю аппетит, и аромат мяса.
Пьют воду; поэтому голова остается светлой и с возницей можно отправиться в квартал любви.
Как и рю Бутери в Марселе, когда-то это была обычная улица: улица Анастасии. Но полиция побаивалась смешения обычной торговли и торговли особого рода. Улица Анастасии умерла. Вместо домов терпимости — склады, а дома терпимости занимают новый квартал. То самое «come back here», которое женщины кричат морякам, превратило квартал в Комбакир. Так его и называют, а название Сад, настоящее, известно куда меньше прозвища.
Представьте вереницу небольших лачуг, прижатых одна к другой. Все похожи между собой, и улицы, по обеим сторонам которых они стоят, выстроены по одному образцу. Мрак и гнусь, строгость и опрятность, ни порока, ни любви.
Женщины сидят в дверях этих лачуг, похожих на общественные туалеты, от которых их отличает только то, что привратница провожает клиента. Постройки прозаического назначения, и дамы получают немногим больше тех, кто занят вязанием на пороге старого парижского писсуара.
Ночное небо лежит плоской крышей над запутанными коридорами Комбакира. Время от времени на месте какого-нибудь заведения появляются балаганы для ярмарочных игр, а свет из кафе озаряет улочки, соединяя это шумное пространство с уснувшими кварталами.
В некоторых кафе изначально были мрачные притоны. Два подставных проводника приводили туда американок: их обчищали, а потом они куда-то исчезали.
Вход в кафе, куда мы ввалились, еле живые от усталости, стоптав все ноги в узких коридорах, лабиринт которых можно расшифровать только с высоты птичьего полета, находится за растительной изгородью; с притоном ничего общего.
Да, странное кафе! Стоит и впрямь отправиться вокруг света, чтобы узнать, что такое существует.
Описать его будет непросто.
Стойка, стулья, столы, два старика курят длинную трубку в форме арфы, пожилая матрона, привратница в одной из лачуг, и маленький мальчик, которого жрут вши, и от зуда он дергается, словно в пляске святого Витта; они завсегдатаи в этом неухоженном и грязном кафе-саду.
Полутемное помещение с живыми деревьями и настоящими цветниками, на которых больше пыли, чем внутри провинциального казино. На утоптанном земляном полу валяются продавленные лейки, беззубые грабли, пустые ящики. Это в саду решили вдруг сделать кафе или высадили в кафе уродливый сад? Есть ли здесь крыша над головой? Усталость и полудрема окончательно делают это место незабываемым.
Понять его помогут лишь некоторые чердаки из детства да сараи, где под слоем пыли свалены ненужные инструменты, мишени для стрельбы из лука, атрибуты игры в пассбуль и гробик с принадлежностями для крокета.
Мы спешим прочь, чтобы не слиться с причудливыми предметами вокруг нас, иначе если уснуть, то, проснувшись, можно обнаружить, что мы превратились в арабов, в стулья и покрылись вековой пылью.