Брант еще раз взвесил финансовые возможности, вспомнил, что продавщица была на поминках, обнимала пожилую воющую лису, плакала. Спросил:
– А шоколадки мелкому можешь пока в долг записывать? Ему две недели сейчас как вечность. Вижу, что печет.
Рыженькая девушка рассмеялась, кивнула. Вытащила тетрадь в зеленом клеенчатом переплете. Вывела круглым почерком: «Брант – 1 шоколадка». Аккуратно цену дописала. Пообещала:
– Буду отмечать, сколько штук возьмете. Потом перемножим, заплатишь.
Айкен взял первую мозаику со станции «Лесной». Грибников с коробами. Брант потрепал его по вихрам, забрал пакет с продуктами и попрощался с продавщицей. Пирожки они с Айкеном съели по дороге к дому, за два квартала управились, не дали остыть горячему. А когда заварили чаю, сделали еще бутерброды с колбасой.
Как намылось русло в первый день, так и потекло. Айкен прибегал в обед, приносил заранее приготовленную еду или коряво нарезанные бутерброды. Получал порцию похвалы от бригады: «Папин помощник растет!» Убирал одежду в шкафчик Бранта, перекидывался и шнырял по огромной территории депо. Иногда возвращался с добычей – притаскивал оставленные пассажирами газеты и мятые книжки. Потом начал носить буклеты. О мозаичных панно, о скульптурах в закрытом на реставрацию зале. Об архитектурном ансамбле привокзальной площади, о гостинице, о здании автовокзала. К авансу их семейство изрядно обросло печатной продукцией, и Брант, никогда добровольно не бравший в руки книгу, предложил:
– Я сегодня деньги получу. Хочешь, пойдем, тебе каких-нибудь журналов купим?
– Если перейти через площадь, можно попасть в книжный магазин, – тут же сообщил Айкен. – У них ух, какая огромная витрина! А еще там глобусы, и красивые карты. И много всяких ручек и карандашей.
– Всё не купим, нам надо будет отдать долг за шоколадки, – усмехнулся Брант. – Ограничимся самым необходимым. Выбирать будешь ты, я в этом ничего не понимаю.
В книжный пошли по всем правилам. Поднялись на мост над путями, полюбовались сверху на составы и переключающиеся сине-красные семафоры. Брант заставлял Айкена держаться подальше от перил – хоть они и огорожены сетчатыми щитами с табличками «Осторожно! Рядом линии высокого напряжения!», а все равно на душе тревожно. Чуть позже стало понятно – тревога одолела не из-за перил и табличек. Кто-то сверлил Бранта взглядом, и он впервые подумал, что надо было искать работу подальше от вокзала, не ходить мимо платформ. Мало ли кто сейчас вышел из поезда? Брант никогда не говорил ни Илдвайну, ни братьям по оружию, что у него есть родня в Ключевых Водах. Отцы обещали никому не выдавать, куда он уехал. Только это не избавит от случайной встречи.
Чужой взгляд исчез, когда они спускались по ступеням. Вернулся, когда пересекали площадь. Брант ждал, не войдет ли наблюдатель в книжный. Нет, так и не вошел. И не ожидал, когда выйдут – нагруженный книжками с распродажи и канцтоварами Брант не почувствовал взгляда.
Дальше началась чехарда. Все-таки кто-то следил. Появлялся день через день, то перед обедом, то незадолго до конца рабочего дня. Брант и таился, и резко оборачивался, но заставал только бесполезные движения: мелькнувшую под вагоном тень, качающуюся траву возле ржавых путей. Он старался прятать тревогу. Айкен по-прежнему прибегал в депо, и это успокаивало. Сын читал в бытовке, куда нет хода чужакам – сразу кто-нибудь заметит, поднимет шум. Сердце екало, когда Айкен перекидывался и убегал, но Брант напоминал себе, что передвижения нельзя ограничивать. Пока нет каких-то веских причин.
Наблюдателя засек один из грузчиков. Спросил: «Это Айкин папаша, что ли?» Брант увидел движение светлого хвоста. Сердце даже не екнуло – оборвалось. Масть точь-в-точь как у Илдвайна, и, кажется, знакомый ремень на спине. На вопрос: «Вы с ним, небось, поссорились?» Брант неопределенно мотнул головой. Они с Илдвайном не ссорились. Разошлись без лишних слов. Брант сбежал. Сбежал, и не тосковал по своему омеге. Даже не думал, что так может быть.
После смены Брант перекинулся, обнюхал место, где заметил чужака. Солярка и мазут перебивали лисий запах, но кое-что выяснить удалось. Это был не Илдвайн. Это был другой кремовый омега.
Загадка разрешилась на следующий день. Айкен опять куда-то умчался, осторожно сцапав зубами исписанный тетрадный лист. Вернувшись, ничем не удивил, заговорил только по дороге домой, после покупки шоколадки.
– Папа, господин Элверд позвал меня посмотреть на игрушечную железную дорогу.
– Кто-кто? – обманчиво мягко переспросил Брант. План сложился мгновенно: сначала он собирался неизвестному господину глаза на жопу натянуть, чтоб на чужих детей не пялился, а потом язык вокруг шеи обмотать. Чтоб больше никуда никого не приглашал.
– Господин Элверд, – терпеливо повторил Айкен. – Руководитель реставрационных работ в западном крыле. Он спросил, когда нам с тобой будет удобно посетить его дом с визитом. Ты работаешь до шести, он тоже в шесть заканчивает. Он сказал, что можно поужинать вместе, а можно пообедать в выходные. Решать тебе.
Брант поумерил пыл – кивнул, взял протянутую Айкеном визитку. Темный фон, серебристый шрифт. Номер городского телефона. Имя, фамилия. Мелкие строки: «Акционер общества Южно-Морские Железнодорожные перевозки. Художник-реставратор (лепной декор и малые архитектурные формы)». Картон хранил следы зубов, визитку вручали лисенку.
– Папа, пойдем завтра? – Айкен даже запрыгал от нетерпения – так хотел получить ответ. – Элверд говорит, что у него вечера свободны. А я так хочу посмотреть на игрушечные паровозы!
Брант не дал прямого ответа, отговорился, что днем видно будет – вдруг какие-то дела возникнут? Приступил к осторожным расспросам, и получил ворох сведений – Айкену хотелось поговорить об Элверде. Пока первые подозрения не оправдывались. Айкен сам прошмыгнул в закрытое крыло вокзала, когда рабочие заносили в зал материалы. Прятался по углам, был вытащен за шиворот из-под лесов и отруган – а вдруг бы на голову что-то упало? Элверд один раз предложил лисенку шоколадку, но тот не взял. Больше шоколада ему не предлагали. А буклеты лежали в открытом доступе. Элверд проводил для Айкена экскурсии по залам вокзала, рассказывал истории создания лепнины, светильников, мозаики и скульптур. Рассказывал интереснее, чем в буклетах написано, но Айкен все равно буклеты утаскивал. На память. Пару раз Элверд перекидывался – «он плохо ходит, пап» – и водил лисенка не к памятникам, а скучающим на тупиковых путях старым паровозам. Потом объяснял, что они ждут своей очереди реставрации. Их собирались поставить на привокзальную площадь.
– Элверд говорит, что есть еще два памятника – стела на границе депо, уже в городе. А еще один в конце тупиковой ветки, на территории станкостроительного завода. Элверд обещал мне их когда-нибудь показать, но не сейчас. Сейчас у него болит нога, он не может далеко ходить.
Брант твердо решил вначале взглянуть на Элверда – к примеру, познакомиться с ним в обед – а потом уже решать, принимать ли приглашение. Он надеялся, что сможет учуять гнильцу, определить, есть ли у доброхота непристойный интерес. И если есть… ох, мало ему не покажется. Всю жизнь будет на обе ноги хромать.
Знакомиться пошли вместе с Айкеном. Брант был уверен, что при сыне не начнет убивать, удержится. Оказалось, убивать и не надо. Элверд излучал мягкую ауру: стеснительность, какой-то неуловимый уют, и – самое главное – чистую искренность.
«Симпатичный, – оценил Брант. – Омега. Тот кремовый омега, что под вагонами прятался».
Элверд был схож с Илдвайном не только цветом лисьей шерсти. Такие же льняные волосы, большие голубые глаза. И возрастом едва ли старше. Ровесник. Едва-едва четвертак разменял.
Омега шагнул вперед, опираясь на трость, неловко сгибаясь на бок, и Бранта неожиданно окатила волна стыда. Вспомнился чернобурка, которого по хутору гоняли. Поди ж ты – сколько всего с тех пор натворил, на пожизненное хватит, а припекает детское. Кому скажи – на смех поднимут.