Когда отошел подальше от магазина, достал мобильник и набрал номер Веры. Она продиктовала мне адреса двух Элкиных подруг, которые я записал в блокнот.
Катя Рябинина жила через квартал от моего, в девятиэтажке с магазином автозапчастей на первом этаже. Здание уступом лепилось к зданию-близнецу, во внутреннем дворике разместились круглый лягушатник, детская площадка и ряд гаражей.
Я сам живу в типовой девятиэтажке, поэтому отлично знаю порядок нумерации квартир в подобном доме. Двадцатая, Катина, должна находиться на восьмом этаже, ибо нижний этаж занимал магазин. Я вошел в первый подъезд, затем в лифт и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой восемь. На этаже, где я вышел, всего две двери, однако рядом с той, что располагалась слева, было два звонка с цифрами девятнадцать и двадцать под ними. Кого-то, может быть, и озадачило бы то, что за одной дверью располагаются две квартиры, но не меня, жителя девятиэтажки. Я отлично знал, что за дверью находится длинный общий коридор на две квартиры и что обычно жильцы, кому достались секции с подобной планировкой, своими силами устанавливают в коридоре еще одни двери, ставя, таким образом, дополнительный заслон для взломщиков.
Я надавил на кнопку звонка с цифрой двадцать под ним. Где-то хлопнула дверь, раздались шаги, потом все стихло: меня, очевидно, изучали в глазок, — и наконец дверь открылась. На пороге стояла невысокая округлая женщина в домашних брюках, просторной, мужского покроя, рубашке навыпуск и в тапочках. На вид ей было лет сорок. Довольно приятная: с чуть вздернутым носом, мягкими губами, ямочками на щеках и умными блестящими глазами. Русые волосы хозяйки двадцатой квартиры были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Сейчас так уже не носят. Образ этой пышущей здоровьем зрелой женщины ассоциировался у меня с образом русской купчихи. Если бы я был художником, то непременно запечатлел ее на холсте в соболях, едущей ранним морозным утром по скрипучему снегу на санях на городскую ярмарку.
— Вы ко мне? — с легким удивлением спросила меня «купчиха».
— А разве к такой роскошной женщине, как вы, не может прийти мужчина? — ответил я вопросом на вопрос.
— Может, конечно, — засияв ямочками на щеках, согласилась хозяйка двадцатой квартиры. — Но почему-то не приходит. У меня в квартире вообще, кроме электрика и сантехника, лица мужского пола не бывают. Вы случайно не сантехник?
— И не электрик тоже, — подхватил я с усмешкой. — Но если понадобится, могу заменить и того, и другого.
Женщина склонила голову.
— Я буду иметь вас в виду… Так зачем вы пришли? — перешла она к делу.
Я слегка стушевался.
— Вы знаете… Кха! — закашлялся я. — Я, по правде говоря, не к вам пришел, а к вашей дочери.
— Ну вот, — сделав вид, будто обиделась, произнесла женщина. — За столько лет один раз в мой дом пришел мужчина и то не ко мне. — Она не флиртовала и не кокетничала, просто подтрунивала надо мной, а еще больше над собой, и у меня даже не возникало на ее счет фривольных мыслей. — А не скажете, зачем вам моя дочь потребовалась?
Любая мать имеет право знать, зачем к ее дочери солидные мужчины ходят. Я сознался:
— Я дядя Элеоноры Ягодкиной. Она куда-то запропастилась. Я хотел бы поговорить с Катей, выяснить, не знает ли она, где моя племянница.
— Ах, Эллы! — живо откликнулась женщина. — Впервые слышу, что у нее есть дядя. Вы проходите. Катя недавно пришла из института, сейчас готовится к занятиям у себя в комнате.
Хозяйка отступила и, когда я вошел в коридор, прикрыла за мной двери. Страдающим клаустрофобией жить в девятиэтажках с подобной планировкой я не советую. Запросто чокнуться можно, оказавшись в длинном, узком, как пенал, коридоре без окон, с единственной лампочкой посередине. Мы прошли по коридору, свернули в конце его в распахнутую справа дверь.
— Катя, к тебе пришли! — крикнула хозяйка и указала на закрытую в конце прихожей дверь. — Проходите, пожалуйста!
Я шагнул к двери, постучал в нее и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. В ней на стоявшей у стены деревянной кровати, раскинув руки и ноги, с книжкой на груди дрыхла девица. При окрике матери она даже не шевельнулась. Очевидно, по природе своей Катя Рябинина была человеком высокомерным, обидчивым и своенравным. Даже во сне с ее лица не сходило надменное выражение, а линия рта была капризно изогнута. Впрочем, такая красивая девушка с утонченными чертами лица, превосходной фигурой, бархатной кожей и копной пышных русых волос, наверное, имеет право на гордыню.