— Да уж, теперь порядок только в городах и на железной дороге кое-как поддерживают, да и то поезда все время грабят, — поддакнул Борис. — Так что навряд ли в имение свое попадете, да и зачем вам туда?
— Детство мое там прошло, не могу уехать, те места не повидавши. — Старуха отвела взгляд.
Борис подумал про себя, что никогда он не замечал в княгине этакой сентиментальности, на редкость здравомыслящая была старуха, и нет ли иной какой причины для того, чтобы побывать ей в своем имении, но тут же засобирался уходить, отговорившись делами, и выбросил из головы мысли об имении княгини Задунайской.
Он не знал, что Софья Павловна, покинув так поспешно их с княгиней, не сразу поднялась к себе, а постояла немножко в маленьком темном коридорчике возле двери в гостиную. Разговор княгини с Борисом она слышала очень хорошо, потому что княгиня была глуховата и говорила громко. Когда старуха сама начала разговор про имение «Дубовая роща», глаза Софи заинтересованно блеснули. Но Борис разговора не поддержал, так что Софи пришлось поскорее отскочить от двери, чтобы ее не заметили. Поднявшись к себе, она заперла дверь комнаты изнутри, потом подошла к платяному шкафу и пошарила за полкой с бельем. Вытащив оттуда маленькую кожаную папочку, Софи наскоро перебрала ее содержимое — это все были какие-то бумаги — и наконец обнаружила старую, потершуюся на сгибах вырезку из журнала «Старая усадьба». Внимательно перечитав вырезку, Софья Павловна надолго задумалась.
Опять поздним вечером Борис явился домой, где ждал его Горецкий.
— Что-то у нас с вами, Аркадий Петрович, день с ночью поменялись местами. Все наши беседы происходят исключительно ночью, будто это мы с вами заговорщики, а не тот, кого мы ищем.
— Сегодня, голубчик, — с довольной улыбкой ответил полковник, — темнота крайне необходима для нашей работы. Без темноты ничего у нас с вами не выйдет.
— Что же — куда-то нужно проникнуть незамеченными?
— Нет, Борис Андреевич. Никуда мы с вами не пойдем, кроме этого чулана, где темнота особенно полная.
— Ну, Аркадий Петрович, вы меня заинтриговали. — Борис пожал плечами и устремился вслед за Горецким в маленькую кладовочку, где раньше у хозяев сложена была всякая рухлядь, а сегодня с утра Саенко все выбросил и вымел сор.
Горецкий зажег керосиновую лампу и надел на нее колпак из тусклого красного стекла, так что свет в чулане стал таинственно-багровым, каким он бывает изредка на закате или перед надвигающейся грозой.
— Я вижу, Борис, что вы удивлены, — начал Горецкий, одновременно вынимая из шкафчика какие-то склянки и пакетики и устанавливая на низеньком столе плоский тазик с водой, — вы же знаете, что я проводил проверку всех пятерых офицеров, подозреваемых в предательстве.
— Все же пятерых? И Коновалова проверяли, хоть у него и алиби?
— Не раз бывало, что самое лучшее алиби при хорошей проверке лопалось как мыльный пузырь. Так вот, относительно проверки. Каждому из пятерых офицеров мы под разными предлогами дали в руки конверт с якобы совершенно секретными документами. Весьма вероятно, что предатель захотел бы ознакомиться с содержимым конверта. Конечно, вероятность тут не стопроцентная — предатель может быть осторожен, он может заподозрить ловушку и не открыть пакета, но некоторый шанс у нас все же имеется. Если один из конвертов вскрыт — тот, кто держал его в руках, почти наверняка и есть предатель.
— А как мы узнаем, что конверт вскрывали? — недоверчиво спросил Борис.
— Вот для этого нам и понадобится темнота. Когда я жил в Петербурге, в нашем доме на первом этаже была фотография Шумахера. Интересный тип был этот Шумахер, мастер своего дела! Всерьез утверждал, что с развитием фотографии искусство живописи отомрет. Зачем, дескать, писать портреты, когда можно сделать снимок. Дешевле — и сходство лучше. Так вот, он даже преподал мне несколько уроков фотографического дела.
Говоря так, Горецкий подсыпал в тазик с водой порошок из одного пакетика, из другого, налил жидкость из склянки, перемешал все это лопаточкой, затем взял в руки один из пяти одинаковых конвертов из плотной серовато-желтой бумаги. В уголке конверта карандашом была написана маленькая буква «А».
— Вот конверт, который побывал в руках у полковника Азарова. — Горецкий осторожно вскрыл ножом край конверта и вытряхнул из него листок с убористым машинописным текстом, а также маленький квадратик плотной глянцевой бумаги.
— Вот это фальшивый приказ по армии, который надо было срочно передать полковнику Кузнецову, а это… — Горецкий аккуратно поднял пинцетом глянцевый квадратик, — это листок фотографической бумаги. Конверты сделаны очень плотными, не пропускающими свет, поэтому, если фотографическая бумага окажется засвеченной — значит, господин Азаров вскрывал пакет.