Но ведь они условились, что с обеих сторон этот брак будет чисто для видимости. Торвальд с горечью думает, что, пойди он на поводу у собственных желаний, и все покатится в тартарары. Принц не захочет быть прикованным к животному вроде него, если узнает, что Торвальду нужно больше, чем просто номинальный брак.
Торвальд пытается придумать тему для разговора.
— Вы... эмм... прячетесь в саду?
— С тех пор как в детстве убегал с уроков. — Принц тяжко вздыхает и прислоняется к живой изгороди. — Даже меня на политику не всегда хватает. Мое терпение тоже небезгранично, знаете ли.
Они замолкают, и сад окутывает их защитным кожухом. Впервые за долгое, очень долгое время Торвальд чувствует, как расслабляется.
— Так ведь не всегда будет?
— Боги, надеюсь, что нет. Когда все закончится, у нас будет время передохнуть. — Принц подвигается, и Торвальд чувствует это движение всем телом. — Я бы с ума сошел, если бы так было все время. Скорее бы наступила пятница.
Торвальда при этих словах прошивает дрожь, и холодный мрамор под пальцами вдруг оказывается скользким от пота. Торвальд снова чувствует себя косноязычным идиотом, который не может и двух слов связать, чтобы рассказать о своих чувствах. Даже открыв рот, он ругает собственную тупость, но не в силах ничего поделать.
— Вы... вы хотите стать моим супругом?
Принц Стефан бросает на него непонятный взгляд.
— Не имеет значения, чего я хочу, Торвальд. Или чего хотите вы. — Он оглядывает сад. — Но если вы имеете в виду, нет ли у меня на примете кого-то, за кого я бы вышел охотнее, то нет. Никого. Да и какой смысл? Я всегда знал, что я всего лишь шахматная фигура и что меня женят по расчету — ради заключения мирного договора или ради золота в сундуках, или по одной из десяти тысяч причин. — Он смеется. — Я просто рад, что вам не восемьдесят, вы не безобразны и не калека.
Он встает, потягивается и поворачивается к Торвальду:
— Пройдетесь со мной? Вы, наверное, совсем не видели сад?
Несмотря на то что крохотная часть его хочет остаться здесь, Торвальд встает на ноги. Он не больной, не старый и не уродливый, нет, но он и не человек. Однако принц об этом даже не упомянул. Он следует за Стефаном, пока тот идет по тускло освещенной дорожке, показывая растения и скульптуры, и не выдерживает:
— А вам все равно, что вас могут застать в обществе дикого животного?
— Едва ли вас можно так назвать, — отзывается принц с едва видной в темноте улыбкой, — скорее — щеночком.
— Щеночком?
— О, вы совершенно безобидны. — Улыбка принца становится шире. — Вы должны как-нибудь мне показать. Нечасто мне доводилось увидеть одного из вас так близко, и, признаться, я крайне заинтригован, вы, наверное, великолепны.
Торвальд на мгновение теряет дар речи. Он великолепен? Едва ли. В нем никогда не было ничего особенного. Но тот факт, что принц Стефан, в отличие от других придворных, не боится его природы...
— Я тоже не против, — запинаясь, выдавливает Торвальд, — я о том, что у меня тоже никого нет, а вы более чем удачная партия. — О боги, ну что за идиот. Принц снова странно на него смотрит. — Я не о том... не о том, что вы просто удачная партия, — спешно добавляет Торвальд, — я хотел сказать, что все могло бы быть гораздо хуже для нас обоих, но вы красивы и умны, и мне кажется, я был бы не против узнать вас получше. — Он морщится. — Боги, ужасно прозвучало. Никогда не умел... не обращайте внимания. Забудьте, что я вообще что-то сказал.
Лицо принца, совсем рядом с его собственным, кажется угловатым из-за игры лунного света и теней. И на нем застыло выражение, которому Торвальд никак не может подобрать название, какая-то уязвимость, из-за которой ему вспоминается, как он увидел принца впервые. Когда тот говорит, в его голосе слышится вопрос и неуверенность:
— Мне совсем не показалось, что прозвучало ужасно.
Торвальд нервно облизывает губы. Принц стоит в темноте так близко от него. Торвальд больше не может игнорировать охватившее его желание, и мгновение спустя он преодолевает разделяющее их расстояние. Губы принца Стефана такие мягкие под его губами. От его низкого жадного стона в груди растекается тепло, принц приоткрывает рот, впуская ищущий язык Торвальда.
Его ладонь ложится на бедро принца. Он чувствует под одеждой и кожей пульс и ток крови, и мир сжимается до одних ощущений: соприкасающихся губ, ладоней, зубов. Торвальд задыхается. Его вдруг накрывает волна радости и… благодарности. За все это, за все, что случилось, за те обстоятельства, что привели его сюда. За это мгновение.
В темноте слышится свист, и время словно замедляется. Торвальд реагирует, прежде чем успевает подумать. Он с силой отталкивает принца в сторону. Бок взрывается ослепляюще-обжигающей болью.
В следующие несколько секунд он становится другим человеком. Реальность стирается. Торвальд снова на поле боя. Запах крови и пороха забивается в ноздри, он слышит выстрелы — или может, стук собственного сердца.
Бок горит. Из-под ребер торчит стрела, а на его форме — мысль плывет в голове, прежде чем он соображает, что на нем вовсе не форма — на его одежде расплывается красное пятно.
Краем глаза он замечает движение. Убийца стоит в конце чего-то, похожего на длинный зеленый туннель. Торвальд оскаливается и, не задумываясь, бросается в погоню. Его каблук стукает о каменную плиту, а на следующем шаге вместо сапог уже когтистые лапы. Он перекидывается на полушаге, по телу проходит волна — вздуваются мышцы, хрустят кости, из-под кожи прорастает шерсть, на пальцах появляются длинные когти, во рту — клыки.
Бок ноет, но ему все равно; в чем-то сознание волка яснее, чем у человека, в чем-то медленнее. Он знает только, что ему нужно кого-то защитить. Его добыча на двух ногах бежит по этому незнакомому месту, но скорее всего этому человеку оно тоже незнакомо; Торвальд чует, как тот сворачивает не туда и спотыкается, пока волк его нагоняет.
Его лапы с силой отталкиваются от камней. Когти выбивают искры. Его пасть ощерена, и он пытается схватить убийцу за ноги. Когда тот оказывается в пределах досягаемости, Торвальд бросается на него, оскалив зубы. Они сжимаются на лодыжке мужчины. Торвальд чувствует вкус крови и с удовлетворением ощущает, как клыки достигают кости; мужчина высоко, отчаянно вскрикивает и падает.
В следующую секунду Торвальд уже на нем, обозленный из-за боли в боку. Сверкает лезвие, и Торвальд впивается в запястье. Мужчина тщится подняться, и глаза Торвальда заволакивает красная пелена. Он должен убить этого человека. Должен. Его зубы вонзаются в незащищенную голень; мужчина снова кричит. Нельзя останавливаться.
— Торвальд!
Кто-то зовет его по имени. В сознании что-то шевелится. Поле боя вокруг него ненадежное и меняющееся, словно не до конца реальное.
— Торвальд, хватит, ты убьешь его, а он нужен нам живым...
Он не хочет останавливаться, но уже не понимает, где он. Ладонь касается его бока, и он, оскалившись, оборачивается. Но он знает этого человека. Этот человек для него важен, сквозь головокружение думает Торвальд, и чуть приходит в себя. У мужчины тоже бок в крови — как у него.
Внезапно становится трудно думать. Все больше и больше людей высыпает в сад, но они его не тревожат. Это дворцовая стража (и что дворцовая стража делает на поле боя?). Торвальд оставляет стрелка им и, спотыкаясь, идет к единственному знакомому человеку, лапы вдруг тяжелеют.
Теплая рука прижимается к меху у него между ушами.
— Я говорил, что хотел бы тебя увидеть, — говорит мужчина, нервно хмыкая, — но, пожалуй, не так.
Это принц, вдруг вспоминает Торвальд. Принц Стефан, умный, красивый и его жених, и поле боя наконец-то тает. Холодно. Его трясет. Ему больно, и принц сидит прямо на земле, боюкая Торвальда, положившего морду ему на колени.