В трагедии – здесь в его репертуаре был весь Шекспир (за исключением Лира и Цезаря) – он большими яркими планами рисовал героев, и образ получался цельный, яркий и крупный; стихи трагедии, виртуозно разработанные, с мастерским звучанием и блестящим дыханием преподносились им на повышенно‑разговорном тоне, нигде, однако, не впадавшем в ложную декламацию; жесты, мизансцены, манера носить костюм, построение фразы были художественно продуманны и взвешенны – места «случайностям» не оставалось.
Это великолепное мастерство, поражавшее на русской сцене своей исключительностью, затмевало в глазах зрителя ту внутреннюю эмоциональность, которой актер умел насыщать трагические переживания своих героев. В романтической драме – в его репертуаре был и Шиллер, и Гюго – Южин увлекал красотой создаваемого образа, тоже продуманного и четкого, но всегда полного красочности и блеска той формы, которую актер умел ему придавать: особенно памятен его монолог Карла V в «Эрнани», в котором дана была «оркестровка» самых разнообразных звучаний, сопровождавшихся величественными движениями и жестами.
В современной драме Южин опять умел находить иную манеру произнесения: несмотря на полнейшую четкость звучания, речь его была в полном смысле слова разговорной, а образ всегда раскрывался как образ человека громадной воли, большого ума.
Наконец, в комедии такие шедевры, как Телятев («Бешеные деньги»), Фигаро, лорд Болинброк («Стакан воды»), наконец Фамусов, поражали легкостью речи, блеском диалога, предельной простотой и виртуозностью преподнесения текста. Эти роли Южин играл без малейшего признака какого‑либо нажима и всегда с тончайшей иронией над тем, кого он изображал, а образ вырастал в фигуру типическую, в фигуру, тесно связанную с эпохой и с социальной средой. Имя Южина‑актера прежде всего вспоминается как имя виртуозного мастера звучащей сценической речи, которую он так по‑разному умел использовать в зависимости от того, какой характер носила воспроизводимая им пьеса, и в каждой роли Южин умел выдержать вкладываемый им стиль исполнения.
Сын грузинского аристократа и дочери польского офицера‑повстанца, Сумбатов… дебютировал в Малом театре (в Чацком), а под конец своей жизни создал Фамусова, в котором, ничего не взяв от своих великих предшественников, воплощавших этот образ, был так же велик…» – писали критики.
Здесь же жил архитектор Иван Иванович Поздеев (1858–1928), автор большого числа проектов московских зданий. Одни из самых известных – дом Игумнова (работу над которым он заканчивал после самоубийства своего брата, тоже архитектора, Н.И. Поздеева), собственный особняк в Нащокинском переулке, доходные дома на Арбате, храм Воскресения Словущего Утоли моя Печали на Госпитальном валу.
Иван Иванович Поздеев в 1881 г. окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества со званием неклассного художника архитектуры, а в 1883 г. – Императорскую Академию художеств со званием классного художника архитектуры второй степени. Это дало ему возможность значительно расширить диапазон своей деятельности.
В 1879–1882 гг. он служил архитектором в Московской уездной и Губернской земской управах, в 1887–1889 гг. был городским архитектором Рыбинска. В 1893–1911 гг. работал сначала сверхштатным техником Строительного отделения Московского губернского правления, затем был зачислен в штат. В 1900–1903 годах служил архитектором при московских родовспомогательных заведениях. В 1903 г. Поздеева утвердили в должности архитектора храма Христа Спасителя.
Улица Волхонка, дом 10. Коммунальное детство Андрея Макаревича
Почти два столетия с конца XVI в. владение принадлежало храму Зачатия Иоанна Предтечи, что на Ленивом торжке. А при храме, как водится, было кладбище. Первые сведения о деревянном храме относятся к 1589 г., а в камне он возведен в 1657 г. В 1792 г. состарившуюся церковь разобрали, а землю продали с аукциона. Генерал‑губернатор Москвы А. Прозоровский так и распорядился: «Разобрать будущей весной церковь Иоанна Предтечи на Ленивке, часть земли отвести под расширение улицы, а другую часть отдать под лавки. В лавках против Каменного мосту был бы портик или портал, весьма по архитектуре регулярный, и делал бы мосту вид украшения».
Кто был покупателем участка, неизвестно, ясно лишь, что именно от этого владельца по просроченной закладной земля досталась действительному статскому советнику Павлу Ивановичу Глебову, знакомому семьи Пушкиных, крестному отцу их сына Льва (младшего брата Александра Сергеевича).