За соседней дверкой находился серый и пятнистый, как жаба, унитаз и рваная на кусочки газета в клеенчатом карманчике. Запиралось это дело изнутри на неверный крючок, и в остававшуюся щель можно было свободно увидеть, кто же там так долго сидит. Висело тут же два расписания (написанные, видимо, рукой моего отца – твердым архитектурным шрифтом). Одно из них делило утренние часы пользования ванной между жильцами, а второе указывало, какая семья когда моет полы в коридоре и на кухне.
Кухня начиналась сразу, если повернуть налево от двери в ванную. Была она большая, низкая и имела два окна во дворик. (Я их очень любил – всегда было видно и слышно, кто гуляет.) Еще там был чулан и сени в черный ход. В сенях лежали дрова – дом наш отапливался печами, и во дворе стояли сараи для дров, у каждого своя секция с отдельной дверью, и привозили дрова на подводе, в которую была впряжена настоящая лошадь. Стояли на кухне четыре газовых плиты – у каждой семьи своя. Я сидел на окне и смотрел во двор, а на плитах что‑то варилось, пеклось, булькало, соседи делились впечатлениями от похода в «Бабий магазин», одалживали друг у друга муку и спички. Жили дружно.
Наша дверь вела не сразу в комнату, а сначала в узенький темный коридорчик. При всей его узости он еще был забит вешалками с пальто, какими‑то сундуками и хламом. Освещался коридорчик тусклой‑тусклой лампочкой, но до выключателя я не дотягивался, а окон в коридорчике, естественно, не было. Если удавалось проскочить коридорчик, то попадешь в комнату, из которой шла дверь в еще одну – мы по причине многочисленности имели две комнаты.
В двух комнатах жили: я, мои мама и папа, мамина сестра Галя и моя бабушка Маня. Жила еще, как правило, моя няня. Няня приглашалась не для роскоши – просто мама работала и училась, папа работал, тетя Галя училась, баба Маня работала, и оставлять меня днем было не с кем. Няни приезжали из деревни и время от времени сменяли друг друга. Сначала была тетя Маша Петухова, потом Катя Корнеева из деревни Шавторка Рязанской области, потом ее сестра Нина.
Как я сейчас понимаю, это был один из немногих способов молодой деревенской девушке попасть в город. Просто так паспорта в деревнях на руки не выдавали, для этого нужно было основание – временная прописка. А тут уже няня выходила замуж за какого‑нибудь солдата, и ее сменяла следующая.
В первой комнате располагались: диван с тяжелыми жесткими подушками и двумя валиками (я любил с ними бороться), черная рифленая печь до потолка, буфет с архитектурными излишествами – тогда других не было (хрущевская мода на «современное» еще не наступила). Потом – окно на Волхонку, потом – пианино «Красный Октябрь» в сером чехле и на нем – телевизор «КВН» с линзой. Вся квартира приходила к нам смотреть телевизор. Что показывали, было совершенно не важно, – сам факт какого‑то движения на экране являл из себя чудо и вызывал радостное изумление.
Еще посреди комнаты стоял старый дубовый стол со стульями. У стола были массивные квадратного сечения опоры, и я очень любил ходить под этот стол пешком – особенно когда приходили гости. Меня не было видно, а мне все было слышно; кроме того, я мог спокойно рассматривать всякие интересные ноги сидящих за столом.
Во второй комнате стоял комод с зеркалом, кровать мамы с папой, кровать моя, письменный стол и раскладушка. Как это все помещалось на десяти метрах, я не понимаю. Впрочем, раскладушку на день убирали. Одну стену целиком занимала книжная полка, вторую полку над моей кроватью строили уже при моей жизни.
Одно окно выходило на Музей Пушкина, другое – полукруглым выступом – на угол Волхонки. Дом наш имел очень толстые стены, и подоконники были очень глубокие – почти в метр».
Интересно, что отец Андрея Макаревича по профессии был архитектором. И в Москве есть его работы. Вадим Григорьевич Макаревич является одним из авторов памятника Карлу Марксу на Театральной площади в Москве, который Фаина Раневская назвала «холодильником с бородой». Он также оформлял советские павильоны на всемирных выставках в Брюсселе, Монреале, в Париже.
Это здание долго стояло в лесах, пока, наконец, весной 2005 г. сюда не переехал Музей личных коллекций из дома 14 по Волхонке, в котором он находился с 1994 г.
Отреставрированный, оборудованный по последнему слову техники, музей имеет двадцать три экспозиционных зала, просторную галерею на третьем этаже, модный ныне в Москве атриум, перекрытый высокой прозрачной крышей, на месте которого была раньше узкая улочка, а также современные хранилища для живописи с выдвижными стойками и специальные шкафы для графики.