Кричали чайки — не злобным гоготом мстительных гарпий. То был обычный птичий клич — одна из мелодий гимна матушке-природе. Синее море лениво набегало на жёлтый песок. Мечеслав сдёрнул маску — и зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам.
— Потом надышишься, — ворчливо поторопил его проводник. — Ждут тебя.
Крепость на горе издалека виделась, как царские палаты. Расписные терема, наличники с исконным узором — всё так правильно и гармонично, что Мечеслав начал воображать премудрых старцев в белых робах, что говорят с ветром и понимают шёпот моря. Но вдоль всего пути — никого. Будто бы скрываются до поры, а вдруг недостойным окажется новый ученик? Сердце волхва сковал липкий страх: что, если впрямь нет ему прощения за былые дела?
Долго ли коротко ли, проводник втолкнул его в кабинет, где за столом сидел не благообразный учитель — человек в чёрной военной форме. Он улыбнулся, вроде бы дружелюбно, а вроде бы насмешливо:
— Новобранец, значит? Волхв? Мечеслав?
Нет ничего страшнее звона в ушах, когда мечты разбиваются о суровую реальность. Но годы в дружине не прошли даром — Мечеслав выпрямился и с холодным спокойствием произнёс:
— Я пришёл в Школу Созидательной Магии, а не военный лагерь.
Человек в форме ответил, в голосе его послышалась ностальгия и сочувствие:
— Какие времена, такая и одёжа, сынок.
Он затянулся короткой самокруткой и медленно выдохнул серый дым:
— Мы не можем, как встарь, созерцать движение небес и сажать священные рощи. Мы ведём войну — с такими бездарями, как этот ваш Святогор, Афольфус, Эрлих… надменные князьки, уверенные, что после них — хоть потоп. И поэтому я хочу спросить тебя, сынок… готов ли ты воевать за жизнь и мать сыру землю?
Да или нет? Слово «война» навсегда стало для Мечеслава самым страшным проклятием. Но за окном он видел небо и море. И слышал крики птиц.
Он кивнул — медленно.
Военный ободряюще улыбнулся:
— Тогда покажи мне свой посох.
Волхв медленно достал из-под плаща короткий деревянный жезл. Нельзя было назвать его посохом — с ними и бегать неудобно, да тяжесть лишняя. Мечеслав сам вырезал его из ветви старого дуба — когда ещё верил, что волховское искусство правда служит добру и людям. Теперь он старался прикасаться к жезлу как можно реже — он ощущался отрубленной рукой мертвеца, которой не позволили успокоиться и снова и снова терзают нечестивым колдовством.
— Удручает, — произнёс военный с горечью, но без осуждения. — Но это поправимо. Пусть твоим первым заданием будет вернуть этой вещи жизни. Так мы и узнаем, годишься ли ты для созидательной магии.
— Но как?! — воскликнул волхв. Если бы он знал… если бы умел…
Ответ был слишком неожиданным для человека в форме:
— Попробуй для начала поверить.
Мечеслав закрыл глаза, представляя, как тянется к жезлу тонкая сияющая ниточка. Она то и дело прерывалась, истончённая глубинным страхом… но вдруг окрепла, обрела силу и лозой оплела мёртвое древко.
Даже не открывая глаз, волхв видел, как распускаются пока что робкие, маленькие, зелёные листочки.
Солнце в ладонях
Строгая форма казалась почти невесомой.
Как жаль, что многолетние привычки нельзя стряхнуть так же легко, как маску и защитный костюм.
В светлой аудитории собралось человек двадцать. Все молодые — ещё не искалеченные дыханием скверны. Звонкие голоса, полные надежд и радостных предвкушений отражались от расписных стен. Но лица — как у деревянных идолов — застывшие, бесстрастные.
Мечеслав понимал, что и сам выглядит не лучше — разве под респиратором остаётся место для улыбки? Он недоверчиво попытался приподнять уголки губ — и вскоре бросил эти попытки. Какая разница, деревянное спокойствие, или деревянная ухмылка?
Учитель, очередной военный, увидел эти неумелые потуги — усмехнулся в пышные усы, но ничего не сказал. Лишь дождался всеобщего внимания и молодцевато гаркнул:
— Полковник Черноморов, общая теория созидания! Записывайте всё, чтобы потом не забыть!
Солнечное колесо покатилось к вечеру, а Мечеслав в блаженстве пристроился в корнях дерева среди обширной рощи. Жадно вдыхая чистый воздух, он осторожно перебирал пальцами по дубовому жезлу, немому укору в прошлом, ныне же — доброму другу. Слова полковника Черноморова были такими простыми, что можно начинать злиться на себя, с мучительно тщательностью изучавшего колдовскую науку, но не сумевшего додуматься до таких очевидных вещей! И в то же время — разве могли эти слова родиться в долине, тонущей в ядовитом тумане?