Йорг наконец определился насчет двухъярусной кровати и говорит, чтобы я решал, кто где спит. Перед этим он без преувеличения две минуты таращился на кровать и произнес это таким тоном, будто это – важнейшее решение в его жизни.
Конечно, такое поведение может показаться тебе странным. К чему вся эта канитель? Я вовсе не хочу сказать, что мы с Йоргом лучшие друзья. Я его не до конца понимаю. Почему у него такой вид, будто его жизнь зависит от двухъярусной кровати?
– Мне и вверху, и внизу одинаково нравится, – говорю я, и Йорг, с облегчением улыбнувшись, бросает рюкзак на нижнюю кровать.
Он тут же начинает разбирать вещи. Одежда в рюкзаке образцово сложена – я даже позавидовал, сколько всего туда уместилось. Йорг бережно убирает все в шкаф, расправляя футболки, чтобы сложить их еще аккуратнее. Суперсосредоточенно.
– Я так и не успел толком рассказать, чему я рад, – говорит он, обращаясь скорее к рюкзаку, чем ко мне.
Он пытался выступить последним, но Марко и его дружки не дали ему и слова сказать. «Мне надо в туалет!» – перебил Йорга Марко. «Можно уже разбирать вещи?» – спросил Дрешке-1. «А ужин когда?» – поинтересовался Дрешке-2. Лишь бы заглушить Йорга, чтобы никто не услышал, чему он рад.
Тогда и другие разорались, а кое-кто счел выкрики сигналом расходиться по хижинам. Началась суматоха, а вожатые лишь для виду призывали всех успокоиться – вот никто и не успокаивался.
И тут вдруг с краю поляны донеслось: «А ну-ка подождите!» Там, прислонившись к тоненькой березке, стоял кто-то громадный. Лицо в тени, шмотки черные, голос хриплый: эффектное выступление.
– Да, правильно. Слово дадут всем. – Питрич, запоздалый педагог, прочистил горло.
Под «всеми» он подразумевал одного Йорга. Но на него теперь нетерпеливо пялились. Любой ответ был бы неправильным.
Поэтому Йорг, опустив голову, сказал:
– Да ладно, неважно.
– Ну? И чему ты радуешься? – спрашиваю я его в нашей хижине, шаря в своем кое-как собранном рюкзаке. Мама мне никогда не помогает: она считает, что неправильный сбор вещей способствует взрослению.
– Много чему, особенно походам – это мое большое хобби… – Йорг убирает носки – шесть одинаковых разноцветных пар, а потом шесть одинаковых разноцветных трусов. Глядя на бардак в моем рюкзаке и на то, как я запихиваю скомканные шмотки в шкаф, он улыбается.
– Можно? – спрашивает он и хочет сложить мою футболку.
Мегастранно, да? Я отмахиваюсь, будто отгоняя муху, и тяну футболку к себе. Слишком резко – я тут же об этом жалею. Но это ведь вообще ни в какие ворота – складывать вещи одноклассника?
Йорг прячет руки в карманы, будто вдруг замерз.
– Пойду осмотрюсь снаружи, – говорит он и выходит из хижины.
Я вижу из окна, как он бродит по территории. Он всегда идет туда, где больше никого нет. Сначала к опушке, потом к колодцу. Перегнувшись через край колодца, кричит: «Эхо!» И тут же озирается, будто совершил что-то запретное.
Йорг опускает в колодец ведро.
Йорг вытаскивает ведро. И пьет прямо из него – пьет и пьет, закрыв глаза.
Йорг наслаждается.
А закончив пить, снова оглядывается по сторонам. Йорг начеку.
В школе точно так же: Йорг один. Йорг сосредоточен. Йорг осторожен. В движении. Нигде подолгу не останавливается, держится с краю. Может, он предпочитает одиночество. Может, ему никто не нужен, чтобы радоваться. Смаковать воду из колодца. Самого себя ему незачем остерегаться, следить, что он говорит или делает.
Может, именно это провоцирует Марко и его дружков. Сами они всегда ходят компанией. Они не могут допустить, чтобы кому-то было хорошо в одиночестве. Пусть он будет один, но при этом страдает. Поэтому они нарушают его уединение и не дают ему радоваться жизни. Один из близнецов Дрешке направляется к колодцу.
Есть и еще один предмет насмешек, хотя в этом Йорг уж точно не виноват: его уши. Да, в двадцать первом веке некоторые так и не осознали, что все тела разные… А уши Йорга и правда большая разница.