Гром-Сердце чувствовала, что молоко скоро кончится и она больше не сможет кормить волчонка. Конечно, она радовалась, что у него так хорошо получается ловить рыбу, но ему нужно научиться добывать и настоящее мясо. Пожалуй, это будет легче, чем она предполагала, потому что ведь именно Фаолан первым заметил медведицу-мать с медвежатами. Наверное, он почуял их запах. А хорошее чутье – самое важное при охоте на зверя.
Полуденную жару и ранний вечер они оба проспали.
Гром-Сердцу показалось, что откуда-то доносится запах приближающегося медведя. Однако она не могла пошевелиться, лапы ее онемели, как будто она погрузилась в спячку. «Но сейчас же не зима, – говорила она себе. – Я должна двигаться. Мои медвежата… медвежата… А если это спячка, значит, сейчас не время спариваться. Зачем же я тогда оставила метку? Что меня так смущает? Разве сейчас время оставлять пахучие метки?» Она едва могла приподнять голову, не говоря уже о том, чтобы встать в полный рост и пометить деревья у берлоги. Когда огромный самец гризли пропорол когтями ее медвежонка до самых костей, поток крови обагрил совершенную синеву неба. Гром-Сердце поднялась, яростно зарычала и бросилась на медведя. Она расцарапала ему лапу; он завизжал и пустился наутек. Но была ли эта рана смертельной? Она боялась, что нет. Он вернется… Он вернется…
От приснившегося кошмара Гром-Сердце очнулась, содрогнувшись и сбросив с себя волчонка.
– Урскадамус! – проворчала она под нос.
Фаолан в удивлении взирал на нее. Гримаса страха сводила его челюсти, хвост был поджат между задними лапами, на загривке испуганно ерошилась шерсть. Медведица беспокойно запыхтела. Она понимала, что скоро наступит время, когда самцы гризли будут настойчиво искать ее общества. Если она поставит метки до того, как будет готова к спариванию, и до того, как на ее территорию зайдет медведь, то, возможно, им удастся избежать опасности.
Она знала, что волки тоже оставляют пахучие метки, а это может спутать других медведей и сбить их с толку. У нее не было ни малейшего желания спариваться. Фаолан будет ее последним детенышем, и она решила позаботиться о нем как следует. Ни один самец не должен причинить ему вред или прогнать от нее.
Но можно ли научить его вставать и идти на задних лапах, как это делают медведи? Прыгал Фаолан, как выяснилось, довольно высоко, особенно когда ему хотелось покататься у нее на загривке. Оставлять метки он тоже сможет, он ведь мочился вокруг берлоги; но нужны были еще особые знаки вроде тех, которые Гром-Сердце иногда чуяла, проходя через территорию волков.
Что ж, этот урок будет практическим. В отличие от любви, которую не выразить никакими словами, основы поведения можно объяснить, а не только показать на своем примере. К тому же в последнее время Фаолан стал разговаривать увереннее. Раньше Гром-Сердцу изредка доводилось слышать, как общаются между собой волки и совы, и тогда ей казалось, что их речь совсем не похожа на речь медведей, но, конечно, на самом деле они отличались не так уж сильно. Разница в основном заключалась в интонациях, ее можно было сравнить со звуками воды. Журчание быстрого ручья тоже отличается от шума водопада или тихого всплеска посреди озерной глади – но все это вода, нужно только прислушаться.
Голос Фаолана был выше и не таким глубоким, как ее. Что касается сов, то их интонации отличались даже у разных видов: одни говорили почти неслышно, другие звонко кричали, третьи издавали скрипучие звуки. И ни одна из них не говорила так, как говорят медведи, хотя слова при этом были почти те же. А в речи Фаолана уже проскакивали некоторые медвежьи интонации, в голосе появилась грубость, стали заметными гортанные звуки, обычные для речи гризли.
Как только они вышли из берлоги, Фаолан сразу же, привычным маршрутом, понесся к берегу реки. Гром-Сердце одернула его тихим рычанием и ткнула в бок носом, развернув в другом направлении:
– Сюда!
Кивком головы она показала на большую белую сосну, а затем привстала и принялась тереться о дерево спиной. Послышался треск сдираемой коры – так она метила территорию, но метка была не той, которую оставляют самки, готовые к спариванию. Фаолану тоже нужно оставить пахучую метку со своим собственным запахом.
Гром-Сердце пристально посмотрела на него. Она понимала, что Фаолан должен как-то делать это задней частью своего тела. Опустившись на все лапы, медведица раскинулась на земле и нежно фыркнула, как обычно поступала, предлагая ему в шутку побороться. Волчонок тут же взобрался к ней на спину. Запах ароматических желез на ее коже пробивался даже сквозь густую шерсть.
– Что это?
– Мой запах.
Фаолан и прежде чуял его во время поездок верхом, но сейчас этот аромат был намного более мощным, почти едким, и сильно отличался от сладковатого запаха молока. Это был отчетливый сигнал – сообщение о том, что берлога и все вокруг нее вплоть до ольховой рощицы принадлежало Гром-Сердцу и ему, ее детенышу. В Фаолане заворочались какие-то смутные чувства:
– Я тоже так могу!
Уткнувшись носом в пахучий мех на шее медведицы, он вылизал ее ухо изнутри, а затем спрыгнул и подбежал к ближайшему дереву. Гром-Сердце наблюдала, как он прижался задом к коре и опустил хвост. «Да он на лету все ловит!» – подумала медведица. Даже ничего объяснять не пришлось – он сам понял, как важно оставлять запахи. «Какой он все-таки замечательный щенок!»
Мышцы у основания его хвоста сократились, выпустив пахучую жидкость. Фаолан принялся бегать по рощице, оставляя свои метки на каждом дереве, камне и пеньке. «Мое! Мое! Мое!» – стучало у него в голове. Но это было только начало.
Вскоре он почувствовал зуд и в других частях тела. Упав на землю, Фаолан стал яростно тереться о траву. Пахучие железы между пальцев лап оставляли другие метки, и мысленные вопли «Мое! Мое! Мое!» сменились столь же интенсивным криком «Наше! Наше! Наше!». В нем пробудилась смутная память предков.
Но других волков он не знал, и из всех зверей ему знакома была лишь Гром-Сердце. Он остановился и снова посмотрел на нее. Медведица стояла у дерева, о которое только что потерлась, – не в полусогнутом состоянии, как прежде, а выпрямившись, строгая и величавая. Глаза ее сияли рыжевато-коричневым светом, который ему так нравился, но сейчас в них заметен был и некий вызов, как будто она решила предложить ему что-то еще.
– Идем. Идем за мной! – фыркнула она.
Фаолан вздернул голову и стал подпрыгивать, намереваясь вскочить на загривок Гром-Сердца, но та всякий раз переходила к другому дереву, ударяя передними лапами по веткам над головой, до которых могла дотянуться.
Зеленые листья, осыпаясь с веток, ловили последние лучи заходящего солнца. Фаолан подпрыгнул и поймал один листочек, прежде чем тот успел упасть на землю. Гром-Сердце издала низкий довольный рык и снова потрясла дерево. Так они поиграли еще немного, и каждый раз Фаолан подпрыгивал все выше и выше.
Наконец Гром-Сердце отвернулась и пошла дальше, по-прежнему на задних лапах. Она оглядывалась на Фаолана, словно призывая идти следом. Вдруг медведица резко остановилась и с шумом опустилась на все четыре лапы, а затем снова поднялась и замахала передними, как делала, когда предлагала волчонку запрыгнуть на дерево.
– На двух лапах! – приказала она.
Фаолан так и замер: можно было видеть, как мучительно в мыслях он переваривает это необычное предложение. Потом волчонок попытался встать вертикально – Гром-Сердце наблюдала за ним почти не дыша – и сделал робкий шажок по направлению к ней.
Медведица довольно зарычала, опустилась на землю и облизала мордочку Фаолана, не переставая радостно пыхтеть. Неподалеку она приметила низкий куст со спелыми ягодами и отломила от него ветку, потом снова встала на задние лапы и помахала веткой перед волчонком. Она знала, что ему нравятся эти ягоды. Тот тут же поднялся и снова попытался идти вертикально. На этот раз он сделал целых четыре шага! Гром-Сердце ликовала.