Музыка оборвалась. Мишка словно очнулся от забытья и, отложив гитару, взглянул на Алину. Она сидела завороженная песней и тихо плакала. Девушка взглянула на цыган, понуро сидевших за столом. И такие были их лица, что Алина сразу поняла: скажи Мишка хоть слово, и они пойдут за ним в огонь. Гнетущую тишину прервал резкий голос Перца:
— Так где же отыскать твоего кореша?
— Сюда должен был прийти, — ответила девушка. — Что-то задерживается.
— А адреса его ты, конечно, не знаешь? — Перец ехидно усмехнулся.
— И вправду не знаю. Всегда в баре встречаемся.
— Ну ладно, — сказал Перец, — если он сегодня не придет, с нами пойдешь!
Алина усмехнулась.
— Прямо-таки и с вами, прямо-таки и пойду! А вы лихие ребята!
— Вот сука! — в сердцах проговорил Перец. — Ну что с ней делать? В таборе ее бы сразу похоронили за такой разговор.
— В каком таком таборе? — спросила Алина.
— Узнаешь, — ответил Перец и схватил ее за плечо. — А ну, пошли!
Алина дернулась и отскочила в сторону. Мишка подошел к Перцу.
— Брось, ну ее к дьяволу! Пошли отсюда. Не придет этот «кожаный», вижу, чувствую.
— Нет, морэ, — сказал Перец, — дело надо доводить до конца. Раз Митя велел узнать, значит, надо узнать. А ну, чявалэ, — обратился он к двум цыганам, сидящим за столом, — возьмите в машину эту парны[11]. Мы с ней дома поговорим. Отвезите ее к нам, а мы с Мишкой задержимся и еще немного подождем.
Цыгане выволокли Алину из бара и кинули в машину. Она кричала, но никто не обращал на ее крики никакого внимания, мало ли какие разборки происходят сейчас на улицах.
— Чует мое сердце, — сказал Перец, когда увезли Алину, — что здесь жарко будет.
Он вытащил пистолет и положил его на стол, прямо перед собой.
— Сдурел, морэ, — крикнул Мишка, — пушку-то убери, не ровен час.
— Не бойся, она не помешает. А где, кстати, хозяин? Куда он делся? Проморгали мы его…
Предчувствия не обманули Перца. Пока шли разговоры и разборки с Алиной, хозяин бара незаметно исчез. Он выскочил сначала в дежурку, а потом через двор — на улицу.
— Уходить надо! — крикнул Мишка, но было уже поздно.
Дверь бара широко распахнулась, и в проеме показались три здоровенных парня. Они вошли медленно и чинно, как входят к себе в дом. Отступать было некуда, и Перец положил правую руку на пистолет.
— Что тут у нас происходит? — спросил идущий впереди здоровяк, обращаясь к оцепеневшей Наташе.
— Да ничего, Гена, успокойся, гости пришли, разговаривают.
— А мне другое сказали.
— Ты пушку-то убери, — сказал второй парень, — она тебе не понадобится.
— Что, у вас к нам дело имеется, — наигранно спросил Перец, — или как будто мы знакомы?
— Сейчас познакомимся, — крикнул Гена и прыгнул вперед. Ногой он вышиб пистолет Перца, но большего сделать не смог. Нож Мишки ударил его прямо в сердце. Гена упал замертво. И в этот момент прозвучали два выстрела. Цыгане потеряли еще двоих — Мишку и Перца…
Голос поднимался под своды высокого потолка и словно проходил сквозь стены и потолок, уносясь в небо. Цыгане пели, и такое горе было в их песне, что оно передалось и Мите, казалось оцепеневшему от невыносимой боли.
Песня разом оборвалась, и цыгане задвигались, зашумели.
Тари встал и медленно произнес:
— Моя вина, ромалэ, что убивают цыган! Послали меня в таборе приглядеть за этим человеком, а я не смог. И по его вине гибнут наши братья. Но это и моя вина.
— Ни при чем он! Перец сам на рожон полез. Его о чем просили? Только узнать, а он с гаджё разбирался, ссору устроил.
— Правду говорит!
— Все верно.
— Не виноват Митя, ни при чем он здесь. Не обвиняй его, Тари!