Выводят Ростоцкого и Димпера, оба на всякий случай крепко связаны; замечаю, что следы побоев на лице у бедного Кристиана, как и у меня самого, тщательно загримированы, ночью в темноте они совершенно не будут заметны, и летчики вряд ли о чем Догадаются.
Димпер пытается что-то крикнуть мне, но сопровождающий его майор Петров сердито замахивается кулаком, Крис вздрагивает и замолкает. Майор подсаживает его в кузов, садится рядом, продолжая грубо ругаться по-немецки и по-русски, а Крис, глядя на чекиста снизу вверх, только виновато кивает в ответ: заметно, что его здорово запугали. Думаю, что скорее всего именно Димпер первый сознался на допросе насчет даты и места, выбранного покойным оберштурмфюрером для приземления самолета. Но я не осуждаю его, все-таки Крис еще совсем мальчишка, даже младше меня, и к тому же наполовину русский, у него нет никакой идеологической мотивации молчать на допросах.
Ко мне подходит Чермоев, на нем вместо военной формы горская черкеска и бешмет, на поясе красуется громадный кинжал, и у меня мелькает мысль, что выглядит бравый капитан НКВД как самый настоящий кровожадный бандит.
Асланбек веревкой туго стягивает мне руки за спиной и шипит на ухо: «Заранее предупреждаю, если ты опять хотя бы попытаешься выкинуть один из твоих фокусов — прирежу, как барана». Он демонстративно достает из ножен свой устрашающих размеров кинжал и проводит холодным лезвием по моей щеке, я невольно дергаюсь, а стоящие рядом красноармейцы взрываются грубым хохотом.
«Вот сволочь, попался бы ты мне, когда я был с оружием в руках», — мысленно шлю проклятия Чермоеву, но покорно сажусь в машину рядом с ним.
Старая полуторка медленно ползет по грунтовой дороге в гору, на особо крутых подъемах красноармейцы соскакивают и помогают толкать машину сзади. Наконец прибываем на обширное горное плато, где уже расчищена посадочная площадка; Чермоев приказывает своим бойцам заготавливать дрова для костров, а меня под охраной Нестеренко оставляет пока под высокой чинарой на краю поляны.
Немилосердно печет солнце, в горле пересохло и хочется пить, слишком туго стянутые за спиной руки ломит от боли. Мне повезло, что хоть Серега немного сжалился надо мной: незаметно для Чермоева он ослабляет веревку и дает напиться из своей фляги.
Меня развязывают только тогда, когда красноармейцы зажигают сигнальные костры. Разминаю затекшие руки, Чермоев орет мне в ухо последние инструкции о том, как я должен себя вести и что говорить. Димпер и Ростоцкий тоже находятся под жестким контролем чекистов.
Огромный «Юнкере», вынырнув из ночной темноты, делает круг над площадкой и, включив фары у самой земли, совершает посадку. Со всех сторон, как муравьи, к нему устремляются переодетые в абреков красноармейцы; ничего не подозревающий пилот выходит из кабины и приветственно машет нам рукой: ведь он уверен, что их встречают союзники.
Чермоев, изображая главаря банды, стоит рядом со мной; он обращается к майору абвера на ломаном русском языке с короткой приветственной речью, которую я синхронно перевожу. Какая-то высокопарная чушь о благородной помощи в освободительной войне и германских братьях по оружию; но я-то знаю, что под широкой горской буркой чеченец держит револьвер на взводе: если хоть что-то пойдет не по плану, тогда он и его люди просто изрешетят меня и летчиков пулями. Немецкий майор с натянутой вежливостью выслушивает бандита, затем зовет меня по имени и интересуется, как у нас дела. Ох, если бы он знал, как на самом деле плохи наши дела и каким предателем я себя сейчас чувствую! Если бы не твердые заверения Лагодинского в том, что немецкому экипажу дадут благополучно вернуться на базу… А если русский полковник опять не выполнит свое обещание?! Но в любом случае, что можно сделать?! Может, попытаться сорвать русским операцию… попытаться как-то предупредить пилотов?! Но как, ведь Чермоев сторожит буквально каждое мое движение! И чего я добьюсь, чекисты просто перестреляют всех нас! А так все-таки есть надежда… Все эти мысли вихрем кружатся у меня в голове, тем временем работа продолжается: Димпер и Ростоцкий послушно помогают джигитам Чермоева таскать ящики с оружием и боеприпасами; рядом со мной постоянно вертится Петров, он отлично понимает по-немецки и внимательно вслушивается в наш диалог с летчиками, то есть попытка сказать им что-то лишнее заранее обречена на провал.