Мы были сброшены, чтобы присоединиться к местным повстанцам в качестве немецких военных инструкторов. Мы должны были поддерживать регулярные контакты по рации с дислоцированной в г. Сталино абверкомандой-21 майора Арнольдта и наладить снабжение по воздуху повстанческих отрядов оружием, снаряжением и пропагандистскими материалами. Планировался ряд крупных совместных диверсий на нефтеперегонных заводах и железной дороге. То есть допрашивающий меня русский офицер НКВД знал почти все.
Он хотел выбить из меня только одно: где сейчас наш отряд.
Сначала он просто кричал, яростно дыша на меня перегаром, и размахивал пистолетом перед моим носом.
Я стиснул зубы и молчал.
Потом звонкая оплеуха обожгла мою щеку. Я закрылся руками, ожидая следующего удара, он резко оторвал мои руки от лица.
— Говори, тварь фашистская! Бандит недорезанный!
Я упорно твердил: «Ich bin kein Gangster, ich bin kein Faschist, ich bin ein deutscher Soldat!» (Я не бандит, я не фашист, я немецкий солдат!)
Вопросы и удары сыпались вперемешку. Размазывая по лицу кровь, я орал: «Не знаю!»
Объяснить почему?
Наивные романтические мечты о героических подвигах во имя рейха и железных крестах уже оставили меня. С недавнего времени я понял, что никого мы не освобождаем от большевистского ига. Мы делаем грязную работу вместе с грязными бандитами, а не борцами за веру.
Сам Шамиль и его головорезы вызывали у большинства наших солдат мало симпатии. У меня у самого кровь стыла в жилах от зверских расправ местных с ранеными красноармейцами. Честное слово, я хотел остановить джигита, вспарывавшего кинжалом живот молоденькому милиционеру, но наш командир оберштурмфюрер Шмеккер приказал не вмешиваться. Сам он кровью мараться не любит, зато с садистским удовольствием наблюдал за действиями этих восточных дикарей. Не меньшую неприязнь вызывал у меня и его подручный — гориллоподобный Хайнц. Меня чуть не стошнило, когда я увидел Хайнца, выдирающего клещами золотые коронки изо рта мертвой фельдшерицы.
Но мои остальные товарищи по оружию, наша знаменитая четверка — я и мои лучшие друзья: бывший студент Алекс, Кристиан со своею гитарой, мастер по альпинизму Гюнтер — конечно, тоже не безгрешные ангелочки. Все мы не раз нарушали христианскую заповедь «не убий». Но ведь это было в честном бою, и русские парни тоже палили в нас из автоматов. Тут уж кто первый успел…
Но если НКВД удастся захватить наших, то там вряд ли станут разбираться. Всех пленных расстреляют, а перед этим еще подвергнут мучительным пыткам! Но скоро немецкие войска возьмут Грозный, и все будут спасены…
Поэтому я молчу. Чекиста аж трясет от ярости в ответ на мое упрямство. Удары становятся все ожесточеннее. Неудивительно, что Хешке не выдержал подобного допроса. Но я не предатель! Ich bin ein deutscher Soldat!
Наконец русский офицер сам устал от многочасового допроса.
— Даю тебе срок до завтрашнего утра, — тяжело отдуваясь, сказал он. — Ежели, падла, не расколешься, то на рассвете пристрелю как собаку.
Меня заперли в каком-то вонючем хлеву, за перегородкой блеяли и толкались рогами в стенку бараны. Караулил меня незнакомый солдат с раскосыми глазами, а я наивно думал, что быть со мной опять прикажут Сереге. Теперь он вряд ли сможет помочь мне; скорее всего и не захочет.
Мой спаситель пришел ближе к полуночи. Покачал головой, увидев, как я сильно избит.
— Н-да, круто старлей с тобой обошелся. Злой он стал с перепоя, а пьет потому, что бандиты вырезали у него всю семью. Беременную жену и двоих маленьких детей.
«О боже! — подумал я. — Вот так сразу потерять всю семью! Какой ужас! Неудивительно, что у него столько ненависти. Столько зла накопилось за эту войну! Нам точно не стоит ждать пощады».
Сергей дал мне попить из медного кувшина и смазал мое разбитое лицо каким-то прохладным травяным отваром. Затем быстро провел руками по телу.
— Кости вроде целы, зубы на месте. У вас в гестапо сильнее бьют.
— В гестапо не был, а в НКВД мне не понравилось, — буркнул я.
— Сам виноват, — назидательно сказал он. — Зачем в несознанку пошел? Расскажи, все что знаешь, и тебя оставят в живых.