В полицейском участке ждали комиссара, но он все не приходил. Тогда полицейские заперли боцмана за решетку в „телевизоре“, но наручников не сняли. Сами же уселись за домино.
Боцман бегал по клетке и громко возмущался:
— Ну, где же этот ваш вшивый комиссар! Вот менты. Везде одинаковые! — Приник лицом к решетке. — Я же ничего не успею. У меня в девятнадцать ноль-ноль отход! Вот козлы, ничего не понимают! Ту-туу! — загудел. — Ту-туу. Май шип домой!.. Понимаете?
— Во чешет. Ничего не поймешь! — засмеялся старший полицейский.- 'Мозги пудрит. Дай ему пива, чтобы заткнулся.
Полицейский привстал, достал из холодильника банку пива, открыл ее и поставил через решетку на столик, находившийся в „телевизоре“. Боцман растерянно уставился на банку.
Сквозь джунгли крупной рысью, на ходу сменяя друг друга, двигались по еле заметной тропинке чернокожие, несущие паланкин с Гриней. Бегущие впереди рубили широкими ножами ветви зеленых зарослей, мешающих движению.
Время от времени из корзин, висящих за спинами, они протягивали Грине банан или кокос, отрубая верхушку ножом. Гриня жевал бананы и запивал кокосовым молоком.
Издалека послышался нарастающий звук „тамтамов“.
Носильщики пробежали мимо высокого дерева, на котором была укреплена площадка. На ней один из аборигенов бил в „тамтам“, а второй, увидев носильщиков, сразу зажег костер из сырых листьев. Густая струя дыма поднялась в небо. Видно было, как над джунглями поднялся еще один дым, потом еще… Загремели новые „тамтамы“, отмечая продвижение Грини по джунглям.
Наконец заросли расступились и открылось свободное пространство. Здесь, в окружении нескольких хижин и хозяйственных строений, стояло огромное, роскошное бунгало. Носилки с паланкином опустились, и Гриня выбрался наружу. Дробь „тамтамов“ усилилась. Разукрашенные чернокожие воины выстроились.
Из бунгало появилась высокая красивая негритянка. Она была в парчовой набедренной повязке, ее руки сплошь были украшены браслетами, груди скрывались под нитками бус, в ушах и в носу сверкали золотые кольца. Ей было лет под сорок, и она была здесь кем-то вроде распорядителя-мажордома.
Она приблизилась к Грине, и он увидел, что в руках у нее был журнал „Лайф“.
Негритянка открыла журнал. Во всю страницу его была цветная фотография. Под надписью „Русские рыбаки в водах Атлантики“ красовались трое моряков плавбазы. Они стояли над лежащим у их ног тунцом.
Боцман Пал Палыч был в центре. Гриня стоял рядом с ним по правую руку. Капитан, в полной форме, скромно стоял слева от боцмана. На голове Грини была лихо заломленная брезентовая шляпа, штаны были приспущены, а рубаха слегка разошлась на его кругленьком белом животике.
Распорядительница внимательно вглядывалась в Гриню, в его фотографию в журнале и удовлетворенно наклонила голову.
Гриня в ответ тоже наклонил голову.
— Здравствуй, Григорий! — сказала она по-русски.
Гриня от удивления разинул рот.
— Ты что, русская?
— Я похожа на русскую? — подняла бровь негритянка.
— Не-е, совсем непохожа… А по-русски здорово говоришь!
— Я говорю на всех языках, — спокойно пояснила она, повернула голову и что-то скомандовала на незнакомом Грине наречии.
Тотчас же к нему подбежали полдюжины молоденьких, гибких чернокожих красавиц. Они тоже все были в разноцветных набедренных повязках, украшены бусами, браслетами и серьгами, их крепкие груди торчали, как кокосовые орехи. Гриня охнул и зажмурился — такого количества оголенных грудей разом он не видел с тех пор, как уронил за борт капитанский бинокль. Когда он открыл глаза, девушки уже быстро несли его на руках в небольшую купальню под крышей из банановых листьев. Раздели и опустили в душистую пену огромной ванны-бассейна.
„Тамтамы“ продолжали громко бить.
„Мажордом“, стоя на краю бассейна, наблюдала за мытьем. Девицы, весело переговариваясь и смеясь, мыли, терли Гриню в две дюжины рук. Гриня, утирая со лба пену, подгреб к краю бассейна и обратился к „мажордому“. Он уже начал трезветь.
— Может, скажешь, зачем меня сюда приволокли?
Она склонилась над краем бассейна, поднесла к лицу Грини журнал с фотографией.
— Это ты? — она ткнула пальцем в гринин живот на фотографии. Гриня удивился.
— Я!.. Мать честная, когда же это нас сфотографировали? А это наш боцман! — обрадовано воскликнул он. — Его сегодня забрали — бандитом оказался! А это наш кэп. Жуткий тип!
— Он тоже красивый, — констатировала „мажордом“.
Девицы вывели Гриню из бассейна, стали вытирать полотенцами, умащивать его тело благовонными мазями.
Гриня повизгивал от щекотки. Между тем распорядительница инструктировала его:
— Слушай меня внимательно. Тебе выпала большая честь. Моя госпожа влюбилась в тебя, как только увидела эту фотографию. И приказала доставить тебя к ней. Тебе будет очень хорошо, если ты ей понравишься.
— А если нет? — спросил Гриня.
— Тогда тебе будет очень плохо. Смотри!.. — она показала рукой в сторону забора, над которым на шестах торчали подсушенные человеческие головы. Слабый ветерок шевелил их волосы. — Видишь, там еще много свободных шестов.
Гриня глянул на головы, и его чуть не хватила кондрашка. Он поднял руки и быстро проговорил:
— Я постараюсь, но только в следующий раз. Я на корабль опаздываю. Понимаешь?
— Успеешь.
Они двинулись в сторону бунгало. „Тамтамы“, переменив ритм, стали отбивать ритм брачного танца. Девушки образовали „хоровод“, запели мелодию и начали танцевать, все убыстряя темп, свою африканскую „ламбаду“. „Мажордом“ подвела Гриню ко входу в бунгало, но, прежде чем запустить его туда, вспомнила о чем-то.
— Постой, ты на СПИД проверялся?
— Конечно, нас каждый день проверяют. Мы же рыбаки. Рыбу ловим, приказ Министерства здравоохранения!.. Погодина звать-то ее как?
— Все равно не выговоришь… Зови ее просто Пуся.
Открыв дверь бунгало, она легонько подтолкнула Гриню.
В бунгало был розовый полумрак. Войдя с яркого света, Гриня прищурил глаза, огляделся. Бунгало было установлено дорогой белой мебелью. В алькове, под шелковыми занавесками с помпонами стояла широкая кровать. На ней лежала чернокожая красавица. Под легким шелковым покрывалом вырисовывались соблазнительные формы ее крупного крепкого тела. Гриня, увидев ее, почтительно наклонил голову, шмыгнул носом и поправил свою набедренную повязку, которой заменили ему всю одежду.
— Здравствуй, Пуся! — вежливо поздоровался он. Красотка, окинув его длинным внимательным взглядом бездонных очей, плавным движением руки откинула покрывало. Открылось ее блестящее, как черное дерево, тело. Она поманила его пальцем, Гриня вздохнул, в два прыжка преодолел расстояние до алькова и накрыл собой обнаженное тело красавицы. Та крепко обвила его шею руками, притянула к себе…
На площадке перед бунгало громко отбивали ритм „тамтамы“. Неистово крутя круглыми задами, на полусогнутых ногах, в бурном ритме двигались вокруг клумбы чернокожие девушки с подпрыгивающими на их обнаженных грудях нитками бус. Они исполняли танец, посвященный „новобрачным“. Страстный женский крик донесся из бунгало. Не прерываясь, он все нарастал и нарастал, достигая экстаза.
Вместе с этим нарастающим криком нарастал и ритм „тамтамов“. Все быстрее двигались и извивались чернокожие плясуньи.
В полицейском участке шло дознание. Боцман был распластан животом на столе, его ноги стояли на полу, штаны были приспущены. Появившийся наконец комиссар и двое полицейских, словно хирург со своими ассистентами, внимательно рассматривали его задницу.
Боцман верещал во весь голос:
— Наденьте штаны обратно!! Немедленно вызовите консула!
Не обращая внимания на крики боцмана, полицейские продолжали рассматривать его задницу, почему-то озадаченные ее видом. Рядом со столом стоял сержант и держал в руках, для сравнения, фотографию, на которой была изображена точно такая же задница, но только со шрамами от двух пуль на ее правой ягодице. На заднице же боцмана не было никаких следов от пуль, и даже наоборот, была татуировка — спасательный круг с якорем внутри и с надписью по этому кругу: „Не могу жить без моря“.