Сергей направился к дальней стене, как было указано на плане, и воткнул лопату в земляной пол. Сняв верхний слой земли, примерно на два штыка он наткнулся на что-то странное. Ага, портфельчик нарисовался. Кожаный! Подняв его с земли, Сергей скоренько выбрался наружу. А там уж щёлкнув замками, сразу внутрь полез. Любопытство заело. Чего там? Коробка какая-то. Жестяная. С Московским кремлем и Красной площадью, на крышке. Раньше в такие конфеты сортировали….
— Так-так, знакомый портфельчик, — внезапно послышался старческий хрип. Сергей нервно оглянулся. Старик. Сутулый. Стоит, неприятно лыбится. — Значит Витька все-таки спёр денежки. Ась?
— Н-не знаю…..
— А вы, молодой человек, стало быть, нашли? Поздравляю. Как делиться будем?
— А вы кто?
— Я то? Сторожил тутошний, Иван Петрович, а вы?
— С-Сергей, — продолжал заикаться Серый.
— Историей увлекаетесь? Или только чужими сумками? — Опять спросил непонятный дедок.
— Историей понятно! Ну и сумками чуть-чуть……
— Ну, если чуть-чуть то можно. — Согласился дед. — А ко мне подниметесь, на чашку чая? Поверьте, молодой человек, мне есть, что рассказать.
— Куда?
— Да рядышком тут. — Он указал на соседний дом. — Вон видите?
Прибыв на место, дедушка действительно поставил чайник на плиту, пригласив гостя сесть.
— Сейчас, перекусим слегка и начнём. — Он вывалил на стол груду маковых баранок и открыл варенье. — Вы как?
— Не откажусь.
— Вот и ладушки. А хозяина портфеля я помню давно, — начал он, — еще до войны. Он тут неподалёку жил. Но ближе сошлись гораздо позже. В году так, сорок седьмом. Понятно, прошлого века.
— А кто он?
— Спаситель мой, — усмехнулся дед, — Виктор Сергеевич Курапов. У матери тогда все хлебные карточки сперли, голодали мы, вот он и подсуетился, не дал с голоду пасть. Поделился деньгами и хлебом. Мать моя была знакома с его женой Верой Андреевной. Вот и пожалели. А уже в сорок девятом, окончив восьмилетку, я устроился на Метизный завод учеником по электрической части. Там встретились во второй раз. Хозяйственником при складе он был. Нормальный мужик, открытый, честный, как мне тогда казалось. А спустя два года, когда я на четвёртый разряд пошёл, довелось к нему на склад заглянуть, по делу. А он увидел меня и сразу дверь на засов. И шепотом так:
— Сможешь помочь? Очень прошу.
— Конечно Виктор Сергеевич, что надо сделать? — Уточнил я. Тут закипел чайник, старик разлил его по чашкам и продолжил:
— Вещицу одну моей жене передать. — Он показал серебряный портсигар. — Эту.
— А сами?
— Тебе сподручнее будет.
— Давайте. — Хмыкнул тогда я, удивляясь причудам моего спасителя.
— Не сейчас только, а если меня арестуют. Вот тогда и передашь. Письмецо там, личное, — пояснил он. — Только не спешу, пусть всё уляжется. Недельки через две-три и отдашь. Договорились?
— Да, что уляжется- то? — Удивился тогда я.
— После поймешь. А нет, так мне обратно вернёшь, не потеряй только. Вещица ценная, и дорога мне по своему.
— Ну, ладно.
— Только о письме этом никому! И о портсигаре тоже. — Взмолился Сергеич — обещаешь?….
— Пришлось поклясться. — Закончил дед. — А после его забрали. Воровал оказывается, у Советской власти. Мошну набивал. Это я уже после узнал, когда весь завод гудел. — Мошенник мол, ворюга!
— А вы чего?
— Выждал положенные три недели и поплелся к его жене, портсигар отдавать. Хотя страшно было до одури! Время тогда простое было, чуть что, сразу к стенке. За дело если. А этот, как выяснилось десятками тысяч воровал. Это сейчас все воры в думе сидят, а тогда нет, только в тюрьмах. Если повезёт конечно.
— Ну и не ходили бы!
— Обещал же. Может это последняя весточка от него будет. Так что, собрался с духом и вперёд. А у подъезда уже «воронок» стоит, фарой мигает. Понятно по чью душу. Прошёл я мимо и на соседской скамейке присел, смотрю, чего дальше будет?
— Ну?
— Спустя пять минут вывели её, Веру Андреевну под белые ручки, посадили в авто служебное и увезли куда следует. Испугался я, соучастником себя почувствовал, руки дрожат, в ногах слабость. Кинулся к черному входу. А в руках портсигар проклятущий, ну и кинул его в щель у входной двери. Пусть там полежит до времени…..
— А с тёткой что? Посадили?
— Выпустили спустя месяц. Постаревшую, почерневшую, но живую. Мать потом долго ходила к ней, успокаивала, помогала, чем могла.