Робкий голос замолкает. Мать испуганно вздыхает, ее руки непроизвольно тянутся к дочери.
-Дочь, - Ксения, не знает, что сказать, она уже ничего не знает. Лика к ней не подходит, жмется в углу.- Иди ко мне, ребенок, я тебя обниму. Ты не камень преткновения, даже не смей так говорить. Хочешь, мы с папой сейчас, вот сейчас соберем вещи и увезем тебя далеко-далеко отсюда, хочешь? Только не плачь, не сердись на нас.
-Лика, иди к себе, - обрывает Олег Ксению.- Маме с папой надо поговорить, не мешай.
Контакт с дочерью порван, девочка испуганно отступает в тень. Мать озлобленно смотрит на отца.
-Какого черта ты ее гонишь?
-Да ладно вам, - вдруг тонко выкрикивает девочка.- Успокойтесь. Я и так знаю, что вы все врете. Сегодня суббота, пап. - грустно улыбается она непослушными обветренными распухшими от голода и болезни губами,- а, а мы не пошли пускать кораблики. И не пойдем, так ведь?
Она торопливо уходит к себе в комнатку, опасаясь окриков со стороны ошеломленных родителей. Они успели забыть голос своей дочери, они не думали, что покорный раб может раз в жизни взбунтоваться.
Олег мрачно смотрит на Ксению, но та слишком устала для продолжения ссоры. И слишком взвинчена.
-Я бы пошла в твой сарай и повесилась, если бы не она,- отрешенно говорит Ксения. - Отвали от меня, ты никому не нужен. И я никому не нужна, и она.
Она быстро одевается и уходит в магазин. У нее мало денег, но на хлеб и молоко должно хватить. Все равно куда идти, лишь бы сбежать из этого дома хоть на полчаса. Он достает из кармана полупустую пачку "Максима", вытаскивает сигарету и нервно затягивается несколько раз подряд, невольно давясь дымом.
Лика сидит у себя в комнате и играет с большими плоскогубцами. Ей бежать некуда, она не может выходить из дома. В окно она видит уходящую мать. Сквозь стекло льется огненно-красный пламенеющий мартовский закат над обледенелым еще холодным морем. Он смотрит в дом и словно вспарывает себе и Лике вены раскаленным белым ножом. И застывший лед на лужах и обледенелая грязь на дороге отливают в его свете насыщенной красной медью, и холод лезет сквозь неплотно заткнутые окна.
10.
Ксении кажется, что жизнь загнала ее и ее семью в клетку. Или они сами себя туда загнали? Куда ни ткни- везде облом. Все упирается в деньги, в деньги, которых нет и неоткуда их взять. Не может она пойти унижаться в школу, не может. Село слишком маленькое, все всех знают, о ней будет судачить половина острова. И уйти от Олега она не может. Не может забрать дочь и сбежать, потому что некуда. Родительский дом завалило, уехать на Сахалин не на что. Сельчане будут рвать ей душу разговорами и глупыми назойливыми советами, а она вынуждена будет сдаться и умильно болтать, как будто ничего и не произошло, так, мелочи жизни. Не может она уйти от Олега, потому что в глухом селе баба без мужика - это нонсенс и повод для сотни разговоров на чужих кухнях.
Они загнали себя в клетку, и как в ночном кошмаре, стены клетки медленно сжимаются и давят на них пудовой тяжестью глухого безмолвного железа. Стены надвигаются на нее. На Лику, которая так доверчиво смотрит на них. На Олега с его вечным психозом. И с ее таким же психозом. Все упирается в деньги. Деньги и равнодушие. Лика знает, что никому не нужна. Они любят ее, но не могут ей это доказать. Некогда. Ксения видит, что уже много лет они с Олегом бьются головами об толстый лед, без единой надежды пробиться на поверхность. Они обречены крутиться, как белки в колесе. Деньги будут нужны всегда, все больше и больше. Болезнь Лики неизлечима, девочка будет жить у них всю свою жизнь, которая вряд ли окажется слишком длинной. Бинты и мази будут помогать все меньше, Лика просто заживо сгниет, превратится в кричащий и жалобно стонущий комок оголенных нервов, достанет всех и себя, и тоже утонет в этой пучине вязкой серой равнодушной повседневной рутины.
Будущее ясно встает перед глазами Ксении, и ничего радостного в нем нет. Это медленное угасание, погружение в болото. Олег сопьется в конце концов, она останется с ребенком и беспомощным алкоголиком на руках. Куда податься ей? Что ей делать, пока еще она, одна из них, остается в здравом уме? Она устала, она истосковалась по свободе. Она устала рваться в тот прекрасный мир из картинок и рекламы, а на деле торчать в этой дыре без надежд и перспективы, и медленно стареть и опускаться все глубже на дно. А потом она сдохнет от рака, умрет под забором, и никто о ней даже не вспомнит. Что толку обольщаться, как Олег? Что толку обвинять поголовно всех? Виновен весь их мир, но они не могут ему ответить. Виновны они сами, но это им безразлично. Они на самом деле очень похожи - два эгоиста, зацикленных на себе, на своих неудовлетворенных мечтах и желаниях, безразличных, по сути, к собственному ребенку. Их любовь к дочери беспочвенна, основана только на словах, они ничего не могут дать Лике и прекрасно осознают это. Они такие же бессловесные животные, такие же винтики и заложники своего болота, как и Лика. Они давно смирились со своим положением, покорные клячи, потерявшиеся в жизни, потерявшие в мелких заботах себя и растерявшиеся перед большой проблемой, поглотившей все остальные.
Безысходность и равнодушие губят любую любовь, любые чувства. Люди прячутся от своего прошлого, стыдясь его, люди боятся настоящего, сжавшись в комок страха перед будущим.
После удара голова у Ксении сильно болит, две таблетки анальгина не помогают. Она чувствует, как в ней закипает бессильное бешенство. Олег ушел в комнату к Лике, опять приманивает дочь к себе, играется с ней. А о ней никто не помнит. Это не Лика, это она здесь никому не нужна. Ксения подходит к кухонному окну и распахивает его, жадно втягивая в себя морозный воздух позднего вечера. На ее плечах усталость, она ссутулена и сгорблена, как старуха. Ксения в тупике. Она устала, ей ничего не надо, она перегорела. Если кто-нибудь дал бы ей слово, именно так она охарактеризовала бы свое состояние. Апатия. Зачем что-то делать, если все равно упрешься носом в стену?
Мир Ксении зациклен на деньгах. Это жизнь белки, хомячка в колесе, беготня по кругу в погоне за парой спокойных выходных. Времени на себя не остается. Ей тридцать шесть лет, а в уголках глаз уже залегли глубокие морщинки, и кожа на шее стала дряблой и безвольной. Еще пара таких бешеных лет, и она угаснет, превратится в старуху, в стеганом ватнике, годную только на работу смотрительницы маяка. Как Никифоровна, которая там и работает. Работала, потому что маяк закрыли еще в конце 90-х, он внутри обвалился и прогнил. Маяк на Краю Света. Нет, такого будущего ей не надо.
Ксения расхаживает большими шагами по кухне, прислушиваясь к робкому тихому смеху Лики за стенкой. Этот идиот опять морочит ребенку голову своими россказнями. Он сплавил дочке сказку про Счастливого Принца, она им теперь бредит. Псих, раздавший бедным свои вещи. Он богач, что ему стоит. А вот они, едва сводящие концы с концами, вот это бедность, бедность захудалой российской периферии, строящей из себя золотую жилу. К ним никакой принц, счастливый или несчастный, не придет, кому они сдались. Олега уволят за пьянство, а ей даже уехать не на что. Мысли Ксении крутятся по одному кругу, она не может думать о чем-то другом.
Иногда она и сама не прочь построить воздушные замки. Если бы Олега назначили главным инженером комбината, его зарплата бы с 7000 поднялась почти до 15000, а это уже что-то. Тогда деньги с получки не исчезали бы в счетах за налоги, и за лекарства, а можно было бы откладывать. Они бы скопили деньги на билеты и уехали, или купили бы наконец Лике собственный компьютер. Она бы начала хоть немного улыбаться, не была бы такой букой, повернутой на странных заунывных сказках. Ксения могла бы купить себе нормальную одежду, а не ходить девятый год подряд дома в одном темно-бордовом шерстяном халате на голое тело и летних тапках. Она бы нашла себе работу на комбинате, если бы у Олега были хоть какие-то связи. Вот только все это ложь и глупости! Олег слишком психованный, чтобы адекватно общаться с начальством. Он десятый год на должности пусть ведущего в отделе, но все же рядового инженера, чисто прозябает там за свой резкий дерзкий нрав. Будучи под мухой, он нередко позволяет себе грубить начальству, поднимать скандалы из-за каких-то грязных разделочных ножей, которые могут занести в рыбу инфекцию. Какая ему-то разница, они эту рыбу в глаза не видели? И он упрямый, как баран, невозможно выбить из него то, что он себе вдолбил. Раньше ей это в нем нравилось, теперь осталось только раздражение. Раздражение - постоянно видеть перед собой этого небритого, пропахшего рыбой трудоголика, готового с утра до ночи пропадать на работе, напрочь забывая о семье. А дома ему, видите ли, есть нечего, и он по пустякам готов ее прибить, как муху на стекле! Как будто она еду в погребе прячет и ест по ночам. Вообще, все так надоело! Даже чувств особых не осталось, полное эмоциональное выгорание. Ее саму уволили за такой же нрав, она невольно усмехается, интересно, каким зверенышем станет Лика, когда вырастет? А, нет, она не вырастет, это очевидно, болезнь ее доконает. По их с Олегом расчетам, девочка вряд ли дотянет до совершеннолетия. Дико звучит, не так ли, но Ксении уже все равно. Она пытается жить реально, расставить все по полочкам, выстроить в идеальную систему, недаром, наряду с литературой, она преподавала в школе математику. Ей до дрожи больно смотреть на ребенка, на жалкие попытки девочки казаться бодрой.