Они запутались во лжи. Она лжет постоянно. Лжет Лике, что бинты скоро пришлют по почте, лжет, что девочка выглядит лучше, хотя ей много хуже. Лжет, что скоро выйдет на работу, работать ей негде, весть об увольнении облетела все село, ее никуда не возьмут. В таких маленьких поселках, где все живут скученно, как сельди в банке, нельзя допускать в жизни ни малейшего промаха, иначе тебя засудят. Она лжет Лике, говорит, что та скоро выздоровеет. Олег лжет Лике, что та умная и красивая, и они пойдут пускать кораблики в ручье. Лжет о службе в армии, чтобы придать себе вес в глазах дочери и в очередной раз унизить ее мать, мол, он тут круче всех. Ложь пропитывает их жизнь, и глупо ссылаться на то, что она, якобы, во благо.
Ксения слаба, мелкие рутинные неприятности постепенно превратились в большую проблему, которую непонятно как надо разгребать, она сознает, что боль и безысходность сломили ее и не знает, что теперь делать. Больше всего на свете она гналась за покоем. Когда она была маленькой девочкой, то мечтала, что настанет день, и она вырвется с острова, уедет далеко-далеко. Не в город, нет, в маленький городок где-нибудь на континенте, выйдет замуж, будет жить в нормальном теплом доме, будет у нее двое детей, и она будет рассказывать им сказки на ночь. Так было у героинь ее любимых книжек, да, она читала, в детстве, это теперь некогда даже журнал пролистать. А, впрочем, она же безработная, у нее просто нет денег на журналы. Жизнь оказалась немного сложней, чем цветная картинка в книжке, жизнь монохромна. Ксения, максималистка по призванию, сама создала себе свою реальность, целиком состоящую из черного и белого цветов. Пока не было ребенка, ее все устраивало, Лика стала последней каплей. Ребенок в черно-белую схему не вписывался, привязывал ее к острову намертво, давил на нее, душил. С рождением Лики пришлось забыть о переезде. Потом пришлось забыть о детсаде и посещении школы, теперь нужно забыть о работе, и заживо гнить в тишине пустого дома, глядя в окошко на ледяные мартовские сумерки. В ее жизни тоже сгустились сумерки.
Она посмотрела на часы. Половина девятого вечера. Олег наверняка уже уложил Лику спать и ушел к себе в спальню. Он никогда ее не ждет заполночь, заваливается и спит, как убитый.
Ксения набросила на себя свой бордовый, заляпанный у подола грязью, плащ и неслышно вышла из дома. На улице ее, в тонком халате и плаще, пробрал до костей холод, пусть не такой, как зимний, но не менее противный. Она идет вперед, в туман, не останавливаясь. С моря доносятся глухие гудки сейнера, где-то высоко кричат чайки, спешащие домой. Море никогда не спит. А она спешит сбежать из дома, уйти куда подальше. Приступ острой тоски сковал ее мозг, в ее глазах только отрешенность и угрюмая решимость. Она устала сражаться непонятно для чего и за кого. Устала тащить на себе все, и не получать взамен ничего. В голову приходят даже совсем детские мысли. Если Олег такой умный и прекрасный, вот пусть сам и возится со своей дочкой. Она подрастет, он будет ее бить, как жену сегодня, будет орать на нее, и ворчать по любому поводу, и тогда она поймет. Они все тогда поймут, какой хорошей была Ксения. Ей стыдно за свои наивные мысли, но они ее раззадоривают, подгоняют вперед, заставляют забыть про холод и застрявший в домашних тапочках снег.
Ксения идет, почти бежит, клацая от холода зубами, бежит, не разбирая дороги, несколько раз падает на льду, расцарапывает себе локти, но все равно упрямо бежит вверх, по тропинке к больнице и дальше - к вершине сопки, чернеющей на фоне бледного вечернего неба. Огненный закат потух, оставив багрово-синее пепелище высоко над неумолчно грохочущим внизу океаном. Становится намного холоднее, больница остается позади, в стороне слева, ветер прохватывает, задирая ей халат и плащ, она не обращает внимания. Хоть раз в жизни надо не испугаться и довести задуманное до логического конца! Больше ничего не остается, когда против тебя все. Это только в боевиках герой идет убивать врагов, лезет на рожон, ломает систему, стреляет в богачей и добивается желанной цели.
Ксения свою систему сломать не сможет. И не захочет, с детства приученная выносить все с рабской покорностью. Обычная русская баба, которая будет молча терпеть свои горести, и волочить неподъемный воз в гору, получая свои зуботычины, и ни разу не пикнет. Рабочая кляча не может остановиться и взбунтоваться. Но может упасть на дороге, и никто ее уже не поднимет. Нельзя сломать систему, созданную ей самой. Но можно убежать от нее, получить свою долю покоя, не так ли?
Вершина сопки выныривает из темноты неожиданно, ветер бьет женщине в лицо, стегает по обнаженным худым ногам в заиндевелых тапках. Она чувствует, как бьют по лицу собственные волосы, кругом ничего не видно, только слышно, как далеко внизу волны кидаются на гранитное подножие поросшей травой и низким кустарником сопки. В темноте море незаметно, даже не верится, что под тобой, в тридцати метрах, пустота. Ледяная липкая вода, мерно ударяющаяся об осколки скал.
Ксения не сомневается, она пришла сюда не для того, чтобы бояться. Ушибленный висок снова ноет, скорее бы боль прекратилась. Женщина глубоко вздыхает, ловя грудью соленый терпкий колючий воздух, потом резко бросается вперед, словно собираясь бежать, и срывается вниз. Секунду в темноте можно различить быстро летящее в громадные штормовые волны бледное тело, потом все исчезает. При таком сильном прибое не слышен глухой удар тела об воду и всплеск, все тонет в темноте. К утру начнется настоящий шторм и скроет все следы.
Олег, уложив Лику спать, долго курит во дворе, от скуки поглядывая в затянутое жутковатыми тучами небо. Штормовые тучи черные, а небо подсвечено бледно-серым светом, и каждый зигзаг неровных косматых облаков вычерчен с предельной ясностью. Ветер крепчает, с мола слышно, как качаются стоящие на приколе баркасы. С рейда доносится низкий вой сирены, сейнер встал на якорь и мерцает дальними кроваво-красными огнями. Стоять на ветру холодно, мужчина торопливо докуривает и уходит, набросив на голову капюшон куртки.
Волны всю ночь глухо бьются о скалы, в холодном отчаянии кидаясь на каменные стены своей темницы. Налетают, распадаясь об камень белой мутной пеной, снова пытаются утопить под собой мокрые, ко всему равнодушные камни. На многих камнях трещины, даже гранит крошится в вечной битве двух стихий. Ветер снова и снова собирает волны и швыряет их на каменистый берег, на плоское подножие сопки, возвышающейся над селом. Камни стонут, и протяжный стон вторит им с другого края острова, где вторая высокая сопка вдается острым мысом в седой бурлящий океан, и Край Света встречается с ночной бездной. И всю ночь кричат в вышине невидимые глазу чайки, вечно тоскливые и вечно голодные. А может, и не чайки это вовсе стонут, а скрипят и раскачиваются под ветром утлые рыбацкие суденышки, трепеща всеми мачтами и накрепко убранными парусами и спрятанными двигателями. И неровные черные облака, подсвеченные невидимым прожектором, невидимой луной, кружатся над скалами, над сине-черными темными волнами, раскачиваемые и гонимые ветром, решившим вдоволь порезвиться этой ночью.