Всю ночь волны трепят и раскачивают у самого берега мокрую, темную, покрытую песком со дна, тряпку, наконец вышвырнув ее на камни перед рассветом. Вышвырнув на камни темный бордовый плащ Ксении.
11.
Труп вынесло на берег через два дня. Его нашли местные рыбаки, волочившие подальше от полосы прибоя свой пробитый в шторм баркас. Морга в селе нет, поэтому тело в холодильнике вывезли с острова на почтовом самолете на Сахалин.
В убийстве обвинили Олега. Допросили Лику, она сказала, что папа уходил из дома покурить и его не было минут пятнадцать. Олег пытался выкрутиться, говорил, что ребенок слишком мал для допроса, ей всего восемь с половиной лет, что за пятнадцать минут он не мог пробежать по льду два километра, таща за собой жену и швырнуть ее с сопки. Следователь с Сахалина, незнакомый с обстоятельствами семьи, видел в муже только потенциального убийцу. За пятнадцать минут взрослый здоровый мужчина вполне пробежит два километра даже по гололеду. Он вполне способен вырубить жену, заткнуть ей рот, чтобы не кричала, доволочь до обрыва и сбросить вниз, зная, что вода настолько изуродует тело, что прямых следов убийства найти будет невозможно. Давил следователь и еще одним аргументом. Если Олег, уже к тому времени уволенный( уволили буквально на следующий день после жуткой находки), отсидит положенное в тюрьме, он сможет на зоне заработать немного денег, чтобы позже уехать с острова. Часть денег можно будет отсылать Лике, ей смогут сделать операцию по федеральной квоте, а на Сахалине такая программа действует. Ее не вылечить, но мучения можно свести к минимуму, и она сможет прожить более менее полноценную жизнь. Она будет под присмотром органов опеки, сказал следователь, жить в детдоме, учиться в нормальной полнокомплектной школе, с ней будут работать психологи и, может быть, из нее еще удастся вырастить полноценную личность и члена общества. Олег согласился, не раздумывая.
Суд прошел быстро, рассмотрев дело за полчаса. Олегу за предумышленное убийство( многие знали о постоянных скандалах в семье, Ксения часто приходила в школу в синяках) дали десять лет общего режима в тюрьме Южно-Сахалинска. На суде Олег сидел молча, отгороженный от присяжных стальными прутьями решетки, сидел, закрыв лицо ладонями, отрешенный от всего. Он не плакал, не проклинал жену и жизнь, он сидел, полностью сломленный, и стоящий рядом конвоир мог видеть, как преступника трясет мелкая конвульсивная дрожь.
Лику отправляли в детский дом Южно-Сахалинска. Перед отъездом ей разрешили проститься с отцом. Олег, стоявший в углу камеры, готовясь к отправке, увидел в забранное решеткой окно свою дочь, которую вела под руку психолог из органов опеки. Женщина в дорогом, тщательно отглаженном сиреневом пиджаке о чем-то говорила с его охранником, потом с дежурным сержантом. Дверь камеры отворили, Олега отвели в помещение для свиданий. Секунду спустя туда осторожными шагами вошла Лика.
Олег не видел дочь почти два месяца, все время расследования. Девочка немного вытянулась, похудела, одежда на ней болталась. Она смотрела на оставшегося за дверью психолога недоверчиво, исподлобья, стремясь отойти в тень. Охранника она явно боялась, едва вошла, сразу, молча кинулась отцу на шею. Оле еле сдержал слезы, отстраняя дочь от себя.
-Ну привет, Лик, - фальшивым веселым голосом проговорил он, - Не плачь, ну не надо, они же увидят. И не смотри на тетю-психолога так мрачно, а то она обидится,- он шутливо потрепал ее за нос. Лика негодующе посмотрела на него.
-Папа, - прошептала она, - ты думаешь, я маленькая, да? Я все понимаю, папа они такие противные, все мерзкие и противные! Папа, забери меня отсюда, пожалуйста!
-Остынь, Лика, - усмехнулся он,- Сама просишь считать тебя взрослой, а говоришь такую ерунду. И вовсе они не противные, вон, психолог на тебя так доброжелательно смотрит( деньги всем получать надо, черт возьми), гляди! Ничего ты еще не понимаешь, умница ты моя! - он снова засмеялся, но она по-прежнему смотрела нахохлившись, вот-вот заплачет. - Куда я тебя заберу? Дом стоит пустой, наверно его снесут, потому что комбинат расширяется, нужна земля для строительства четвертого цеха, а больше идти нам некуда. Ты со мной пропадешь, Лика, понимаешь? А тут, в конечном счете, все неплохо складывается. Тебе сделают операцию, твои данные уже в представлении на квоту, так сказал следователь, и ты будешь лучше есть, а то совсем вон худая. - она впервые слегка улыбается, он быстро продолжает,- Будешь жить в большом теплом доме, заведешь себе кучу друзей, будешь играть с настоящими игрушками, а не с моими инструментами..
-А я их взяла,- таинственным шепотом говорит девочка.
-Кого? - испуганно спрашивает Олег.
-Твои плоскогубцы, - Олег фыркает, сдерживая смех,- Я ими защищаться буду, если обижать начнут.
-Правильно, дочь. Если нападут, отвечай тем же. И дерись за правое дело, только за справедливость. Как твой Счастливый Принц, помнишь?- Она радостно кивает.
-Вот, и не простывай там, и не бегай босиком по полу, запомнила?
-Да, пап. А ты приедешь ко мне?
Ох, он ждал этого вопроса, и не хотел его. Ну как объяснить умной, но еще такой маленькой девочке, что, скорее всего, она очень-очень долго его не увидит? А может, они и вообще больше не встретятся. Через десять лет Лике будет почти девятнадцать, она вырастет, зачем ей отец-уголовник? Травма на всю жизнь, да и с карьерой могут быть проблемы. Нет, он уже все для себя решил: он для нее исчезнет. Пусть это будет расценено ей как предательство, но лучше уж пусть злится на него, чем навещает на зоне. Но сказать этого он ей не может.
-Приеду, Лик, - тихо говорит он. Снова дарит ей бесполезную и бессмысленную надежду, снова ее обманывает. Их жизнь держится на лжи, узнав правду, она его возненавидит, но тем лучше.- Обязательно приеду. Только.., только не скоро, мне нужно закончить некоторые дела в городе. Ты не балуй, общайся, заводи друзей и хорошо учись! - она кивает. Может быть, она понимает фальшь его слов и обещаний, но пока еще не умеет отвечать на них сарказмом. Вырастет - научится.
Она снова порывисто обнимает его. Они не говорят о матери, Лика уже понимает, что мама умерла. Когда осознаешь смерть. Детство проходит. Сегодня оно кончается и для нее.
-Я буду ждать, пап. - она осторожно целует его в небритую щеку. - Ты только приезжай поскорее.
Входит охранник, свидание окончено. Пока Лика не начала кричать и плакать, ее побыстрее уводят. Олег улыбается и машет ей рукой, пока хрупкая фигурка девочки, прижавшейся к психологу, не скрывается за поворотом. Тогда его возвращают в камеру.
Утром его отправляют в колонию. Писем Лике он писать не будет, ей не нужны письма с таким адресом. В колонии он запишется на курсы, приобретет вторую профессию, будет зарабатывать и отсылать ей деньги. Ему дали адрес детского дома.
Ксения нашла для себя облегчение, хоть и не в смерти дочери, а в собственном самоубийстве. Она решила , таким образом, разрубить узел, в котором запуталась их семья. Олег вряд ли в этом кому-то признается, но смерть жены принесла ему облегчение. И Лике тоже. Исчезла какая-то скрепа, семья распалась, но и поодиночке смогла вырваться. За будущее Лики он не беспокоится, она не пропадет, а деньги он ей отсылать будет. И, может быть, девочка сможет забыть весь этот кошмар, как страшный сон, и снова заулыбаться. Если он не загнется на зоне, то ему будет сорок шесть лет, когда он выйдет. Может быть, найдет работу по специальности, впрочем, свое будущее он не загадывает, боится сглазить.
Остров Шикотан похож на клетку, маленький, холодный и ужасно далекий от большой земли. С него нельзя вырваться так просто, он обязательно возьмет свое. Каждому свое и каждый выбирает по себе, делая свой выбор на этом маленьком скалистом клочке земли на краю света. Времена меняются, люди рождаются и умирают, а остров вечен, пока не погрузится окончательно в темные воды океана. А пока волны все так же с глухим неизбывным отчаянием бьются о высокие бугристые скалы, разбиваясь и снова возрождаясь, чтобы вновь разбиться в белую пенную кровь. И чайки носятся над баркасами и сейнерами, провонявшими рыбой до шпангоутов, и кричат в ожидании добычи. А в стороне от небольшого села на острове находится старое кладбище. У самой ограды там свежая могила. Высокий простой деревянный крест, смотрящий с вершины сопки на темную громаду вечно неспокойно хмурого океана, зовущего и манящего в холодную дождливую даль.