СКОРО
Радио зашипело, я не выдержал и закричал:
— Алло! Алло!
— Спокойно, «Старый большевик», — сказала в Москве телефонистка, Сейчас будете говорить. Говорите…
Я нажал на кнопку приёма, и в трубке тотчас раздалось:
— Алло, алло! Это кто? Папа?
— Конечно, я! Здравствуй!
— Как здоровье? — донеслось из Москвы.
— Здоров! Здоров!
— А что ты сейчас делаешь?
— Акулу ловлю! — крикнул я.
В Москве что-то грохнуло! Наверное, у сына из рук выпала трубка.
— Шутишь! — сказал сын.
— Какие там шуточки! — сказал я. И в рубку донёсся голос артековца:
— Акула!
В это время в трубке затрещало. Разряд. Наверное, где-нибудь между нами — на Гиндукуше или в Сибири — ударила молния… А потом раздался уже тихий голос:
— Долго ты ещё?
— Так ведь ещё Австралия и Новая Зеландия! — сказал я.
— Ты и так уже полгода плаваешь. И командировка твоя кончилась. Да и судно на Зеландию, говорят, ушло…
— А как же кенгурёнок? — спросил я.
— Приезжай без кенгурёнка, — сказал сын. — Ладно?
— Ладно!
— Скоро?
— Скоро! — сказал я, а сам посмотрел в иллюминатор на пустыню, от которой тянулись баржи с мешками.
Вот загрузят нас через недельку или две, и тронемся в обратный путь. Через Индийский океан, мимо Индии и Цейлона, через Андаманское море и Малаккский пролив. Мимо Тайваня, мимо Филиппин, мимо Японии. А потом из Владивостока через всю Сибирь самолётом в Москву.
Скоро! Очень скоро!
ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА БЫТЬ!
Ещё два месяца нас перебрасывало с волны на волну. То Индийский океан устраивал шумные пляски, валил с борта на борт, то во все флейты свистели ветры в Японском море. Наконец подошли мы к японским островам, остановились у вулкана. Сосенки с островов протянули навстречу нам ветви, пахнуло зимой.
Открыл я иллюминатор, полетели в него снежинки. Подставил я ладони. Снежинки-то свои, родные, с севера! Сели на руку одна, другая. Даже в горле защипало. Здравствуйте, милые! Летят снежинки, тают, а всё равно на руки садятся, своего узнают! Впереди родина, Владивосток. Вот и конец плаванию!
Стал я складывать вещи, каюту чистить, хлам выбрасывать. Поднял было осколки от кокосовых орехов, пошёл к трапу. А Валерий Иванович, «Чудеса ботаники», остановил меня:
— Что выбрасываешь? Да ты лучше с собой возьми. Им любой мальчишка обрадуется. Орех-то кокосовый, из Индии! Положил я осколки в картонный ящик. А тут заглядывает Иван Савельич.
— Пошли, — говорит, — за бечёвкой в артелку. Вещи увязывать.
Спустились в артелку по трапу, а там уже вся команда. Боцман отматывает бечеву — парусник и летучую рыбу упаковывать. Валерий Иванович, чтобы орехи связывать. Целую рощу домой увозит! Да и мне есть что увезти. Художнику — кисти, другу — монеты…
Вернулся я в каюту, открыл чемодан, а сверху — ещё чашка из Сан-Франциско, по которому мы всей командой ходили. Рядом лежит слон из Кочина. Стоят японские куклы — вон сколько проплыли!
А под ними маленькая книжица — пропуск в Диснейленд.
Уложил я всё, связал. И кружку, и слона, и кисти. Всё потихоньку вспомнил. Итак, получилось: и Индия, и Япония, и Америка — всё одной морской верёвочкой связано.
Только вот жаль, что Австралия и Новая Зеландия не увязались. А хотелось бы мне кенгурёнка покачать на ладони.
Но тут зашёл в каюту Веня, подбросил на ладони монету и протягивает мне.
— Б-бери, — говорит, — сыну отдашь! М-монета-то с к-кенг-гуру.
Положил я её рядом с сувенирами.
Стали мы подходить к Владивостоку; поднимаемся на цыпочки, в сопки вглядываемся, а навстречу идут суда. Мы — туда, а они — оттуда.
Смотрю я и думаю: «Куда это они? Может, в Австралию, может, в Японию?» Тут я, как пионеры в Бомбее, позавидовал: «А что, неплохо бы опять с ними в дальние страны!»
Подумал и рассмеялся: «А может, и ничего, что я пока не побывал ни в Австралии, ни в Новой Зеландии? Есть ещё куда плыть!»
Правильно сказал когда-то мне капитан: «У каждого впереди должна быть своя Новая Зеландия». А что? Верно! Обязательно должна быть. Впереди.
