— Почему же с фигой… Не с фигой…
— А тебе говорю — с фигой! Потому что у твоего Антона ничего за душой, кроме фиги, не имеется! Ну что ты к нему так прилепилась, а? Что тебе с него? Он же типичный нищеброд, типичнее некуда! Всю жизнь бы тебя килькой в томате угощал, а хлебом с маслом по празд-никам!
— Я люблю его, Томка. Я всю жизнь его любить буду. Я и на кильку согласна, и на хлеб. Тебе не понять, наверное.
— А вот это ты правильно сказала, мне точно не понять. И хорошо, иначе бы я от самой себя сдохла. Да чтобы я в какого-нибудь охламона за просто так влюбилась, ага! Да с чего ради? Нет, меня на романтику не возьмешь, я на жизнь трезво смотрю и тебе советую. Вместо того чтобы таблетки жрать, нашла бы Антохе замену повыше качеством, и все дела! Тебе свою жизнь надо устраивать, поняла? Вверх ползти надо, а не вниз, потому что у нищеброда и жена тоже получается нищебродка, а если повыше качеством, то совсем другой расклад выходит, поняла? Ой, дура ты, Ника, ну какая ты дура!.. Даже не ожидала от тебя, честное слово…
Томка говорила и торопливо собирала в коробку блистеры со стола. Потом попыталась выбросить коробку в мусорное ведро, но та никак не входила, и Томка высыпала все ее содержимое в свою объемную сумку, пробурчав себе под нос:
— Пойду потом, по дороге выброшу. А ты не сиди и не раскачивайся, как идиотка, а слушай меня. Ты хоть помнишь, что я тебе говорила?
— Да, помню. Ты говорила про нищеброда и нищебродку. И что я дура, ничего в этой жизни не понимаю. Я это уже слышала сегодня, Томка. Мне Людмила Сергеевна примерно это же самое говорила.
— Ну так и правильно. А что делать, моя дорогая? Ничего, переживешь душевную ампутацию, зато живой останешься. Глядишь, и дорога другая откроется, более прямая и комфортная. Я вот, к примеру, ступила уже на такую дорожку. Познакомилась тут с одним. У него папа какой-то важный функционер, в загранкомандировки ездит. Завтра на свидание пойду. А хочешь, вместе пойдем? Я попрошу, он друга прихватит.
— Нет, Томка. Никуда я не пойду. И вообще… Ты бы шла домой, а? Мне надо одной побыть.
— Ага! Я уйду, а ты опять сдуру наворотишь чего-нибудь. Из окна сиганешь, к примеру.
— Не сигану. Квартира на втором этаже. Правда, Томка, иди. Я так устала и ослабела, не соображаю ничего. Мне поспать надо, наверное.
— Вот она, человеческая неблагодарность во всей красе. Я тебя, можно сказать, от смерти спасла, а ты меня гонишь. Даже «спасибо» не сказала.
— Спасибо, Томка.
— Ладно, иди ложись. Я подожду, когда ты уснешь, потом уйду.
Ника послушно встала со стула, ушла в комнату. Бухнулась на диван, водрузила на голову подушку. Томка заглянула в комнату, сказала что-то. Не слышно уже было. И слышать не хотелось. Вообще ничего не хотелось… Ника проваливалась в темную дурную дремоту, и ей казалось, что из нее она уже никогда не выкарабкается обратно. А может, наоборот, она летела вверх так, что дух от страха захватывало? Страшная карусель, вот-вот разгонится и выбросит на повороте… И пусть… И хорошо, что выбросит…
Когда проснулась, за окном было, судя по всему, позднее утро. Ника подумала, что наверняка на работу проспала. Надо было вставать и начинать жить новой жизнью. То есть нужно было начинать новую жизнь в той самой яме, куда ее накануне выбросила страшная карусель. Жить без Антона. Без любви. Без надежд на счастье. Хотя почему без любви? Любовь-то как раз никуда не делась. Это ей еще предстоит — отрезать себя от любви. Ампутировать, как давеча сказала Томка. Потом ждать какое-то время, пока рана не заживет… А может, она никогда не заживет. Есть такие раны, которые никогда не заживают, как трофические язвы, и человек живет с ними, но на самом деле вовсе не живет, а мучается, и скрывает от людей свою болезнь, как умеет. Значит, она тоже будет жить и мучиться. И скрывать. И надеяться, что все-таки заживет когда-нибудь.
Потянулись долгие дни, похожие один на другой, как близнецы-доходяги. Утром на работу, вечером в институт. Позднее возвращение домой, чай с бутербродом, тусклая лампочка на кухне в пластиковом абажуре. Однажды мелькнула мысль — лампочку бы сменить, чтобы светила ярче… Мелькнула эта мысль и погасла за ненадобностью. И правда, зачем?
Потом Ника взяла академический отпуск, сдала летнюю сессию. На удивление хорошо сдала, на автопилоте, наверное. Или подсознание вело расклеенные мозги в нужную сторону. Даже четверкой по сопромату зачетку украсила, сама удивилась! И снова мелькнула мысль: пойти, что ли, с ребятами из группы в кафе, отметить?.. Зовут ведь… Но тоже — мысль мелькнула и погасла за ненадобностью: зачем?..