-Вот как, мне приятно.
-Вчера не мог прийти подыскивал новую квартиру.
-Нашли, снова Авени-де Алавер?
-О, да я вижу, вы превосходно осведомлены.
-Здесь хоть не колония, но тоже все на виду. Немцев здесь не так много, хоть и держаться все обособленно, но слухи вещь надежная!
-Эмма, я собственно пришел, чтобы пригласить вас на ужин, во сколько вы заканчиваете работу?
-В семь вечера.
-Отлично,- он взглянул на часы,- давайте встретимся на площади.
-До встречи.
Вечером пошел дождь, и мглистое небо над городом светилось отливающим багрянцем, догорала душная тропическая влажная осень. Он ждал ее на углу площади Сен-Сеньерино, недалеко от салона. И хоть не сразу заметил её в толпе прохожих на той стороне улицы, но уже поспешил поймать такси.
Маленький ресторан «Navona», куда привезло их такси, был действительно по-домашнему тихим, полупустым. Прохладно белели крахмальные скатерти на столиках, отделенных друг от друга деревянными барьерами, спокойно и неярко горели настольные лампы под голубыми абажурчиками. Выступали в тени акварели и фотографии пейзажей города на обтянутых цветочной материей стенах, и где-то в таинственной глубине, успокаивающе струясь, лилась музыка.
Все было чисто, размеренно, приятно, здесь не разговаривали в полный голос, — и весь этот уют ресторанчика, с его наглухо зашторенными окнами, нагретой тишиной, нарушаемой лишь дремотным ручейком журчащей музыки, вообразился ему теплым островком, воплощением давней мечты о тепле и спокойствии.
— Вы не возражаете, фрау Эмма, если мы возьмем коньяку и кофе? — сказал он после того, как они сели за столик и юная девушка в передничке непорочной белизны, походкой застенчивой горничной подошла к ним — Наверно, мы можем сегодня выпить?
— Вы же, мужчина, принимайте командование на себя!
Она улыбнулась и потом, когда принесли коньяк и кофе, густой, горячий, в фарфоровых чашечках, сказала, задумчиво разворачивая хрустящую обертку на плиточках сахара: —Я и не представляла когда впервые увидела, что вы вот так просто пригласите меня и я соглашусь на ужин с вами, случайность, просто приятная случайность.
— Давайте выпьем за лучшие годы, — сказал он. И вдруг заговорил с грустной откровенностью: — С некоторых пор я часто думаю об этом. Уже оглядываешься назад — а что, что там было? Так ли жил, как хотел, как представлял, когда вернулся после войны? Многое оказалось не так. Очень уж много было на войне страшных, непоправимых ошибок, о чем больно и стыдно вспомнить. Но в то же время странно — плохое забылось и забывается. И остались студенческие годы, женитьба, все хорошее, чем дорожил всё к сожалению в прошлом.
— А война? — вполголоса напомнила она и попросила виновато: — Только без политики, если вам будет удобно… если так можно объяснить…
— Война без политики? — повторил Курт. — Это невозможно. То есть я понимаю, что вы хотите спросить. Я ненавижу войну, но мне порой до тоски не хватает людей, с которыми я встречался на войне, всех — плохих и хороших. Всех, кого я знал. Почему так — ответить не совсем просто. Наверно, потому, что мы, плохие или хорошие, очень нужны были друг другу. Мы были как братья в одной семье, мы были вместе, как пучок стрел, связаны одной целью, одной мечтой, что-то в этом роде.
—Вы хотите сказать, что всё это было не зря, и война лишь сплотила нацию, превратив в братство?
—Тогда мы все верили в свою правоту. Униженные и оскорбленные, злые на весь мир за поражение и репарации и не простившие миру, жаждали мести, и поплатились за все. И вся наша трагедия лишь в том, что мы слишком дисциплинированная нация, в этом наша сила, но и в этом наша слабость. А война, она сделала из университетского чистюли, надежды тетушек, дядюшек воина, заставив в одночасье бросить всё и отправится на восточный фронт, ведь это она отобрала у меня семью, Родину, заставив бежать теми унизительными тайными тропами ради жизни и надежды, да вы и сами всё знаете.
—Знаю, -грустно произнесла она, не переставая помешивать блестящей ложечкой кофе в маленькой фарфоровой чашечке, -а я вот представьте себе последнее время всё чаще стала задумываться, а что же было главное в моей жизни?
—Думаю, что еще будет, все мы живем ожиданием. Ведь лишь ожидание – это возможность счастья, вера в облегчение, в перемены это вечерняя прохлада после нестерпимого острого зноя, это тишина после грохота. Это мир и спокойствие после войны. Лишь ожидание рождает надежду. И мы продолжаем жить, ибо живем будущим.
— Грустно всё это, а я хочу еще выпить. Я сегодня совершенно не пьянею, — сказала она и жестом подозвала девушку в передничке к столу, подошедшую с прежней учтивой вежливостью. — Прошу вас, фрейлейн, двойной коньяк.