— Ну, вот еще…
— Знаю-знаю, — пробормотал Юркайтис и неуклюже направился к дверям.
«Конечно из-за нее. Второй год дружат и никак не поженятся. Подумать только, какие аморальные. Интересно, сама наябедничала или начальство сверху учуяло?»
Завуч оказалась еще злее, чем он предполагал. Несколькими шагами она пересекает кабинет и резко поворачивается к нему.
— Взгляните-ка, — она указывает на скромно белеющее на краю стола письмецо. — Хотелось бы думать, что это измышление.
Юркайтис пробегает письмо и пожимает плечами.
— Увы, это правда.
— Как?! — завуч даже наклоняется, чтобы посмотреть ему в лицо. — Вы могли ударить малолетнего ребенка?
— Шлепнул маленько, — улыбается Юркайтис, чувствуя, как облегченно расслабляются напряженные мускулы. — Пустяковая история, не стоит внимания.
— Не стоит внимания? Ну, извините, — закипает женщина. — Да ведь вы же… — она не находит слов от возмущения, — вы же… вы садист! И не зря отец ребенка предлагает обсудить ваше поведение на ближайшем педсовете.
— Напрасно вы так нервничаете, — перебивает Юркайтис, — это в самом деле не стоит внимания. Мальчишки кошку жгли, вот я одного и шлепнул, не удержался.
— Как то есть — кошку жгли?
— Обыкновенно, на костре.
— Живую кошку?
— Живую.
— И вы всего только шлепнули?! — снова вскочила завуч. — Циник, трус! Я бы с таких шкуру спустила!
«Вот теперь она человечнее, привлекательнее даже, когда злится, — подумал Юркайтис, — а пальцы-то! Как пальцы выдают человека».
Он чувствует на висках прикосновение нежных, ласковых пальцев. Но это не ее, это пальцы Керните.
«Два года дружим и никак не поженимся. А время идет», — мелькает странная мысль.
— Вы больны? — спрашивает завуч, прикладывая к его лбу прохладную узкую ладошку. — Ну, так и есть. А все оттого, что без шапки ходите.
— Не беспокойтесь, я здоров, — уверяет ее Юркай-тис, — смотрите, — и он принимается прыгать на одной ножке,
— Здесь не цирк, — сухо замечает завуч, но помогает собирать его рассыпавшееся по полу богатство. — Вы еще сами ребенок.
— Вайшнорас постригся, — докладывает Юркайтис.
— А остальные?
— Волос не хватит, — вздыхает учитель, ощупывая выстриженные места за ушами, — чепуха какая-то.
— Таков порядок, — разгибаясь, нахмуривается начальство. — Чтобы завтра все постриглись. — Лицо ее сразу становится замкнутым и официальным. — Я лично приду проверить.
— Это все? — Юркайтис невольно становится по стойке «смирно».
— Все.
«Странно, — думает он, прикрывая дверь, — Все неприятности из-за этих волос. Выходит, опять война?»
И тут замечает шестерых веселых лопоухих мальчишек, выстроившихся вдоль стенки по росту.
— Они постриглись! — щелкая каблуками, рапортует Вайшнорас.
«Роботы, как есть роботы…» — Юркайтис отступает назад.
— Молодцы, ребята. Спасибо. Порядок есть порядок.
СЮРПРИЗ
— Здравствуйте, учитель…
Юркайтис останавливается — перед ним целая толпа.
— Не узнали, учитель? — отделяется от толпы тонкая фигурка.
— Ах, Пилипонис, — всплескивает руками учитель Юркайтис.
— Нет, Грузделите, — с упреком говорит фигурка.
Не подумайте только, что у учителя куриная слепота. Просто Пилипонис — это ученица, приехавшая с родителями из Австралии. Поэтому учитель Юркайтис, поломав немного голову, решает ткнуть пальцем в небо:
— Ну, как дела, Вандуте?
И, кажется, попал, девушка игриво заулыбалась.
— А мы так по вас соскучились! На четвертом курсе уже, а все вас вспоминаем.
— Как же, как же, первый блин. — И учителю приятно, он чувствует, что еще сравнительно молод.
— А где же безобразница Пилипонис? — Это, видно, его любимая ученица.
— В ночном баре поет, — говорит Ванда, а учитель Юркайтис, конечно, не замечает ехидства в ее голосе, только удивляется:
— Смотри-ка, высоко залетела.
— Да низко села, учитель, — презрительно улыбается ученица, полагая, что женатый учитель обожает ночные программы, и добавляет: — Из консерватории выгнали…
Тут учитель Юркайтис хватается за голову и раскачивается, как дерево на ветру.
— Ай-яй-яй, такая способная девочка…
— Вот и вылетела — за аморальное поведение.
Но учитель ничего не желает понимать, хоть ученица и продолжает в высшей степени ехидно, что видела ее только с мужиками — все с мужиками да с мужиками!
«Вот ведь беда, — думает учитель, — зависть самых лучших подружек перессорит».