Алан Камминг - Волшебная сказка Томми (Tommy's Tale)
От автора
Большое спасибо всем моим друзьям, которые вдохновили меня на работу над этой книгой, и простите великодушно все те, кого она привела в ужас. Также большое спасибо Тому Уелдону и Луизе Мур из «Penguin» и особенно моему агенту Джонни Геллеру, чье упорство, дипломатичность и доброта — явление столь же редкое, сколь и утешительное.
И большое спасибо маме и папе — за то, что я стал таким, каким стал.
Пролог для сказки
Жил-был маленький мальчик, которому очень хотелось скорее стать взрослым. Мальчик мечтал, что он вырастет, станет большим и вот тогда заживет уже по-настоящему — весело и интересно. Он с нетерпением ждал того дня, когда детство закончится и он перестанет быть маленьким, и в конечном итоге, скорее поздно, чем рано, его желание сбылось.
Маленький мальчик стал взрослым — во всяком случае, в глазах окружающих. Теперь ему можно было покинуть родительский дом и устроиться на работу.
И он устроился на работу и поселился отдельно от мамы с папой, платил налоги и занимался сексом — в общем, делал все то, что обычно и делают взрослые, — но было одно небольшое «но». Ему постоянно казалось, что он лишь притворяется взрослым. С виду он был вполне большим дядей, и никто бы не догадался, что в душе он по-прежнему ощущает себя ребенком.
Шли годы, и со временем он научился скрывать свою тайну от всех, кроме совсем уже близких людей, но их это вроде не слишком смущало. А вот его самого — очень даже. Он боролся со своим ребячеством. Пытался думать, как думают все остальные взрослые, и любить то, что любят они, и смеяться над взрослыми шутками. С подачи других, настоящих, взрослых он одевался как взрослый и обставил по-взрослому свою квартиру, но все без толку.
И в итоге в один унылый и мрачный день он сломался.
Он проснулся, подумал о том, как живет, и осознал, что вся его жизнь — это сплошное притворство.
— Я маленький мальчик! — воскликнул он. — Я маленький мальчик! И что в этом плохого?!
Он открыл шкаф и достал большую коробку, где прятал все свои детские сокровища. Там были игрушки и книжки сказок, жестянка с каштанами, морские ракушки и игра под названием «Kerplunk» (ему до смерти хотелось в нее поиграть вот уже столько лет, но он боялся, что друзья посчитают его недоумком, потому что на коробке с игрой было написано: «Для детей от 5 лет»). Он вынул все эти сокровища из коробки, расставил их на виду, и всякий раз, когда они попадались ему на глаза, он улыбался.
И уже очень скоро, когда он избавился от постоянного страха, перестал заморачиваться на возможных последствиях своих действий и почувствовал, как ему хорошо и удобно с его вновь обретенной детскостью, ему явилось не то чтобы божественное откровение, но что-то очень похожее.
— Знаешь что? — сказал он своему отражению в зеркале в ванной. — Я никогда не был маленьким. В этом-то все и дело! Я столько лет напрягался, все чего-то стыдился и не понимал, что никогда не был маленьким мальчиком. Никогда. Я все мечтал поскорее повзрослеть и не врубался, как это классно — быть маленьким, а теперь, когда я стал взрослым, мне хочется снова стать мальчиком. Детство все же прорвалось наружу. Получается, я прожил жизнь задом наперед.
И так все и было на самом деле. Маленький мальчик не знал своего отца. В каком-то смысле ему, наверное, повезло, потому что отец был плохим человеком. Но ответственность, которую он чувствовал в связи с отсутствием папы и вытекающими последствиями упомянутого отсутствия — им с мамой жилось тяжело, — слишком рано легла тяжким грузом на его хрупкие детские плечи. Каждый вечер он поднимался к себе на чердак, доставал из-под кровати коробку с «сокровищами», играл в игрушки, которых было совсем немного, и листал книжки сказок. Утешая себя перед сном, он размышлял о своих проблемах как о проблемах героя из сказки, и очень скоро сон уносил его далеко-далеко: прочь от унылого и страшного мира взрослых, в котором жил этот маленький мальчик.
Как же так получилось, что он перестал это делать? — удивлялся теперь взрослый маленький мальчик.
Он лежал в ванной, глядя в потолок, и очень скоро по его щекам потекли слезы и закапали в воду. Но это были хорошие слезы, потому что хотя он плакал от огорчения, что ему навязали взрослость, он плакал еще и от радости, потому что теперь смог принять свою детскость.
— В этом нет ничего плохого: в том, чтобы быть маленьким, — рыдал он, задыхаясь от счастья. — Это нормально и классно. И со мной все в порядке. Отныне и впредь я хочу всегда оставаться маленьким и жить весело и интересно.
Так он и сделал. Этот маленький мальчик жил очень весело и интересно. И если что-то его беспокоило или мешало веселью, он утешал себя точно так же, как это было на чердаке многие годы назад: он превращал это «что-то» в сказку собственного сочинения, в новую сказку. И тогда начинало казаться, что все не так плохо.
Этого мальчика звали Томми, и вот его сказка.
1. К.С.С
Сказать, что я ненавижу больше всего на свете? Больше, чем тех, кто не дает себе труда сходить на избирательный участок, а потом начинает брюзжать про налоги и про политиков, которые всегда одинаковые? Больше, чем тех, кто уверен, что если ты бисексуал, то непременно сношаешь каждого встречного (и, конечно, при случае заправишь и им самим)? Гораздо больше, чем концепцию обрезания (как женского, так и мужского)? Больше всего на свете я ненавижу это ощущение. Когда просыпаешься после полудня, и твоя первая мысль — о том, что случилось вечером накануне. Потому что случилась крайне стремная ситуация. (Сокращенно — К. С. С. Так мы и будем ее называть, хорошо?
К. С. С. звучит лучше, я бы даже сказал — элегантнее. И выговаривать проще.) То есть полный абзац из серии «если наутро не стыдно, значит, вечер не удался». Причем со мной такое случается постоянно. Но эта конкретная К. С. С. — тут был уже не абзац, а значительно хуже. А ведь вчера все так хорошо начиналось.
Вечером накануне...
Перед входом в клуб собралась длинная очередь. Была пятница, так что вполне можно было бы догадаться, что так все и будет, — и тем не менее. Раньше мне нравились эти очереди, но с тех пор, как Чарли изложил мне свою теорию о клубных очередях, радость от предвкушения и чувство товарищества как-то сами собой испарились, и прежнее очарование исчезло. Теперь я себя чувствую беспомощной пешкой в циничной игре коммерсантов от ночной жизни — к тому же пешкой, которой бесцеремонно злоупотребили. И вот почему: Чарли уверен, что очереди перед клубами — это хитрый прием пиарщиков. Клубы отнюдь не забиты народом по самые потолочные балки, просто люди, которые проезжают мимо, видят огромные очереди и думают, что они пропускают что-то действительно увлекательное и захватывающее, потому что, смотрите, не зря же столько народу стоит на холоде и ждет своей очереди приобщиться?! Если бы там не было ничего интересного, их бы здесь не стояло, верно? И, знаете, Чарли прав. Сколько раз я томился в этих длиннющих промерзших очередях, которые, кажется, не продвигаются вовсе, и еще ни разу не случилось такого, чтобы клуб был заполнен настолько, чтобы оправдать все то время, которое меня заставляют прождать на улице.
Уроды.
И вчера вечером — все как всегда. Была ужасная холодрыга. Собственно, это такая примочка лондонской клубной жизни — абсолютно собачья погода. И я, как обычно, опять просчитался и надел только рубашку. В общем, я принялся уговаривать Чарли принять ешки прямо там, в очереди, и он неожиданно согласился. Обычно он предпочитает послоняться по клубу, проникнуться атмосферой, прислушаться к собственным ощущениям, и пока не освоится, не принимает вообще ничего крепче «Короны», но я привел довод, что при такой длинной очереди лучше принять ешки прямо сейчас, чтобы не тратить зря время потом, потому что, когда мы войдем и заплатим на входе непомерно завышенный «клубный взнос», нас как раз и накроет, и мы сразу же бросимся к бару за минералкой по непомерно завышенным ценам — чтобы снять обезвоживание. Плюс к тому, если мы скушаем кислоты, нам будет легче не думать о холоде. И мы ее скушали.
С ешками трудно заранее предугадать, до какой степени тебе вставит. Приход может быть самый разный, от «Ага, было забавно» до «Господи, что это было?!». Тот конкретный приход получился вполне неслабым. Как я и надеялся, нас растащило еще снаружи. Все началось с легкого звона в ушах и всеобъемлющего желания зевнуть и как следует потянуться. Потом окружающий мир как бы вышел из фокуса и немного расплылся, но я запомнил ощущение искрящегося опьянения — ощущение тепла и близящейся неминуемой эйфории. Да, ощущение было могучее. Когда мы вошли в клуб и отправились танцевать, я был уже благостный и довольный: волны химической благосклонности набегали из глубины живота и омывали все мое существо. Я был где-то не здесь, меня унесло далеко-далеко, но я по-прежнему оставался собой. Это был я — только более оживленный, улыбчивый и счастливый, чем тот же я час назад. Это был я в самом лучшем своем проявлении. Радостный, беззаботный и — да, я понимаю, что это банально, и все же — полный любви.