Похоже, она боялась поверить в такую удачу. Однажды, неподалеку от Брундизиума, на юго-запад отсюда, она уже понадеялась на то, что она вот-вот должна получить подобный предмет одежды, тот, что до нее носила другая рабыня, но Марк не позволил ей этого. Та туника сгорела на ее глазах, сожженная по его требованию. А все потому, что она было с Коса.
— Это принадлежит мне, — отрезал Марк, — так же, как и Ты сама. Но верно и то, что покупая ее, я держал в памяти именно тебя. Будешь носить ее, когда тебе будет разрешено или приказано.
— Я могу потрогать ее, Господин? — восхищенно спросила Феба.
— Можешь, — махнул он рукой.
Интересно было наблюдать, с какой благодарностью и радостью она взяла в руки это крохотную тунику. Как, оказывается, много может значить для девушки, такая незначительная вещь. Это была самая простая рабская туника, дешевая, маленькая, скрывающая немногим больше, чем та-тира или камиск, но с каким безграничным восхищением смотрела на нее невольница!
Пусть это был вид одежды, который свободные женщины, как они сами утверждают, презирают, находя его невообразимо шокирующим, невыразимо скандальным, на который они не могут смотреть без ужаса, а взглянув готовы упасть в обморок, но для Фебы, и многих других, таких же, как она сама рабынь, эта легкая туника была настоящей драгоценностью, несомненно, значащей для нее куда больше, чем самые дорогие наряды в шкафах свободных женщин. Правда, я подозреваю, что свободные женщины далеко не всегда абсолютно искренни, говоря нам о своих чувствах к таким предметам одежды. В конце концов, та же самая свободная женщина, что, будучи пленена, с гневным криком отбрасывает от себя такую одежды, глядя на нее в расстройстве и тревоге, сама же торопливо натягивает ее на себя, стоит только ей увидеть, что рука ее похитителя опускается на рукоять плети, и уже через несколько мгновений, носит рабскую тунику так, словно проходила в ней всю жизнь, талантливо, изящно, возбуждающе и вызывающе. Вообще, такие предметы одежды и их значение, имеют тенденцию необыкновенно возбуждать женщин. И, между прочим, зачастую оказывается, что не так уж и незнакомы свободные женщины с этими нарядами, как они пытаются заставить нас в это поверить. Не раз случалось находить подобные вещицы среди их имущества в захваченных городах. Не трудно догадаться, что многие женщины надевают их, оставшись наедине со своим зеркалом, позируя и фантазируя. Иногда бывает так, что прямо во время таких предосудительных занятий, женщина чувствует, как сначала на ее шее затягивается петля работорговца, а потом ее ошеломленную умыкают из ее же собственных апартаментов. На Горе говорят, что свободные женщины — такие же рабыни, просто на них пока не надели ошейники.
Конечно, в ситуации Фебы, предоставленная ей туника была не только подтверждением ее неволи, ее подчинения своему господину, и прочих нюансов рабства, но что еще более важно, в данный момент, представляла значительную разница между тем, чтобы быть одетой и голой. Она — рабыня, имела прав на одежду, не больше чем любое другие животное, и лишь благодаря великодушию ее владельца, у нее могло бы появиться разрешение на ношение одежды.
— Спасибо, Господин! Спасибо, Господин! — заплакала Феба, прижимая к себе столь долгожданную одежду.
Что интересно, Марк купил эту тунику по собственной инициативе. По мне так, сейчас было самое время сделать это. И дело даже не в том, что Феба была бы невероятно привлекательна в этой тунике, как и в любом другом из рабских предметов одежды, подчеркивающих, демонстрирующих и усиливающих красоту женщины, позволяющих ей различными способами привлечь к себе внимание, но в том, она становилась менее заметной на улицах Ара. Кроме того, будучи одетой, она была бы не более привлекательным, чем другие точно так же одетые рабыни, объектом для шлепков, щипков и других знаков внимания, прохожих на улицах.
— Я могу надеть это? — с затаенным страхом и надеждой спросила Феба, держа тунику перед собой на вытянутых руках.
— Да, — разрешил Марк, уже и сам лучившийся удовольствием, и кажется напрочь забывший о необходимости ненавидеть свою рабыню.
— Скажи, почему Ты пошел за мной в Ар? — спросил я Марка.
— Уверен, Ты и сам знаешь, — пожал он плечами.
— Но это же — безумие, — заметил я.
Во время осады Форпоста Ара его Домашний Камень был тайно вывезен из города и переправлен в Ар, полагая, что там он будет в безопасности. Это было сделано в фургоне, принадлежавшем человеку по имени Септимий Энтрат. Однако, после падения Форпоста Ара, мы узнали, что в Аре была распространена версия о том, что Форпост Ара сам открыл свои ворота перед косианцами, польстившись на золото. Соответственно, в метрополии все граждане Форпоста Ара теперь считались предателями. Естественно, потом это воображаемое предательство использовалось, чтобы объяснить отказ генералов Ара от снятия осады со своей бывшей колонии. Кроме того, это предполагало, что перед армией Ара на севере возникла дилемма, или штурмовать Форпост Ара, или преследовать отступающие экспедиционные войска. Понятно, что город бы никуда не делся, поэтому приоритет был отдан преследованию, в результате которого вся северная армия Ара без всякой подготовки залезла в дельту. Не трудно догадаться, что неподготовленный переход по болотам оказался губительным. Дельта поглотила одну колонну за другой. Разгром войск Ара в дельте, вероятно, стал самой крупной военной катастрофой за всю историю планеты. По самым оптимистичным подсчетам оттуда удалось вырваться лишь четырем, максимум пяти тысячам человек из более чем пятидесяти тысяч вошедших. Причем далеко не всем из них удалось вернуться в Ар. В конечном итоге, люди были уверены, что именно Форпост Ара предал свою метрополию, что он до сих пор стоит неповрежденный, но превращенный теперь в форпост Коса на Воске. По крайней мере, такие слухи циркулировали в зимнем лагере близ Хольмеска, что между Аром и Воском