Мир, который Мартин находит в стене дома своей тети — это мир волшебных сумерек, черно — белых пейзажей, будто свежая, только что напечатанная страница, с острыми полями стерни и покатыми холмами, пересеченными старыми каменными стенами. В Филлори солнечные затмения происходят каждый полдень, а времена года могут не меняться на протяжении сотен лет. Голые деревья царапают небо. Бледно — зеленые моря окружают белые пляжи, сделанные из сломанных ракушек. В Филлори все были не, как в обычном мире. Там все эмоции всегда были подходящими, что бы ни происходило. Счастье было настоящим, достижимым. Оно приходило, когда его звали. Или даже не так: оно никогда тебя не покидало.
Они стояли на дорожке напротив дома. Район был очень милый, с широкими тротуарами и ветвистыми деревьями. Дом был единственным кирпичным на улице, остальные дома были ленточной застройки. Район был известен за сыгранную роль в кровавой и пышной «Битве в Бруклине». Казалось, что он мягко упрекает машины и фонари в округе за свое старое, голландское прошлое.
«Если бы мы были в Филлори», — подумал Квентин. — «В этом доме был бы спрятан тайный проход в другой мир. А старик, живущий в нем, был бы добрым и странным, и отпускал бы загадочные комментарии». А затем, когда старик бы отвернулся, Квентин бы провалился в загадочный шкаф или кухонный лифт или во что — то еще, и через него он бы проник в прекрасный волшебный мир.
Но это не было книгой о Филлори.
— Итак, — сказала Джулия, — удивите их там.
Она была одета в синее шерстяное пальто с круглым воротником, из — за чего она походила на французскую школьницу.
— Увидимся позже в библиотеке.
— Пока.
Они стукнулись кулаками. Джулия бросила на Квентина смущенный взгляд. Она знала, как Квентин себя чувствует, и она знала, что ей нечего об этом сказать. Он подождал, притворяясь, что изучает припаркованную машину, пока она целовала Джеймса на прощанье, положила руку на его грудь и встала на цыпочки, как актриса из старых фильмов, а затем Квентин с Джеймсом медленно направились по зацементированной дорожке к входной двери.
Джеймс положил руку Квентину на плечи.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Квентин, — пробурчал он. Квентин был выше, но Джеймс был шире в плечах и спортивно сложен, из — за чего он казался более массивным. — Ты думаешь, что никто тебя не понимает. Но я действительно понимаю, — он почти по — отцовски сжал его плечи. — На самом деле, я единственный, кто понимает.
Квентин ему не ответил. Джеймс мог кому — то не нравиться, но ненавидеть его было абсолютно невозможно, ведь помимо того, что он был красив и умен, у него было доброе сердце. Из всех людей, которых он встречал, Джеймс напоминал Квентину Мартина Чатвина. Но если Джеймс был Чатвином, кем же тогда был сам Квентин? Проблема общения с Джеймсом была в том, что он всегда выглядел героем, а кем себя рядом с ним чувствовал ты? Очередной шестеркой какого — нибудь злодея.
Квентин позвонил в дверной звонок. Тихий мягкий звук старомодного звонка раздался где
— то среди темных глубин дома. Он сразу же о всех дополнительных заданиях и списке личных достижений. Квентин был абсолютно точно готов к этому интервью во всех смыслах, только прическа выглядела странновато. Однако, как только он оказался перед дверью, эта затея перестала ему нравиться, что абсолютно его не удивило. Квентин привык к этому странному ощущению, которое возникает тогда, когда ты долго и старательно делаешь какую — то работу, но когда видишь результат, он тебе больше не нравится. Это чувство постоянно его преследовало, и он знал, что на него можно положиться.
Проход заслоняла массивная, однако абсолютно обычная дверь, задачей которой, видимо, было вгонять людей в тоску. Оранжевые и фиолетовые циннии, стоявшие в ящиках по обеим сторонам от двери, все еще цвели, что противоречило всем правилам биологии и ботаники. «Странно», — подумал Квентин. По хорошему, в ноябре они уже должны были завянуть, но через несколько секунд это перестало его интересовать. На нем не было перчаток, поэтому пришлось спрятать ладони в рукавах. Было так холодно, что казалось, что сейчас повалит снег, но, как ни странно, внезапно пошел дождь.