— Вот что, — сказал он, прерывая на середине очередную струю Ганкисовой чепухи. — Смотри-ка, что я нечаянно прихватил с собой с ихнего берега. Так ты уж сделай доброе дело, сбегай туда. Отдай эту побрякушку Другому и проследи, чтобы он убрал ее куда следует.
Ганкис воззрился на него в немом изумлении.
— Нет времени, господин мой! — выдохнул он наконец. — Уж лучше ты, господин капитан, прямо здесь ее положи! И скорее бежим на корабль, пока он на скалы не сел или пока ребята с горя без нас не отчалили! Теперь, может, месяц не случится такого прилива, чтобы в Обманную бухту спокойно входить-выходить! А ночи на этом проклятом острове ни одному человеку не пережить!..
Старый паршивец определенно начинал действовать на нервы своему капитану. Вот он уже спугнул маленькую зеленую пичугу, собравшуюся было сесть неподалеку.
— Иди, я кому говорю! — рявкнул Кеннит. — Ну? Пошел!
В его голосе явственно прозвучали плети и кандалы — наказание для нерадивых. Он был весьма удовлетворен, когда бывалый матрос подхватил медальон у него из руки и опрометью бросился туда, откуда они только что пришли.
Стоило ему скрыться, и Кеннит расплылся в широкой ухмылке. А потом быстро зашагал вперед по тропе, постепенно забиравшейся на холмы. Он еще немножко отойдет от того места, где они расстались с Ганкисом. А потом шагнет с тропы в сторону. Вот тогда Ганкису нипочем его не найти, и он вынужден будет вернуться на корабль в одиночестве, а потом поднять якоря. Вот когда никто и ничто не помешает ему, Кенниту, спокойно прибрать к рукам остров Других…
— А вот и ошибаешься. Это они тебя к рукам приберут.
Кеннит вздрогнул. Это прозвучал… его собственный голос. Вернее, прошептал до того тихо, что сам Кеннит еле расслышал. Он облизнул губы и огляделся. Слова, произнесенные неведомо кем, словно пробудили его ото сна. Кажется, он как раз собирался что-то сделать, но вот что именно?…
— Ты собирался с потрохами отдаться им в лапы. Любое заклятие, знаешь ли, — палка о двух концах. Чары этой тропы понуждают тебя с нее не сходить, но они же отпугивают Других. А вот если они уговорят тебя оставить ее — тут-то ты и попался. Я бы не назвал это разумным…
Кеннит наконец-то догадался поднести к глазам собственное запястье. Ему насмешливо улыбалось его собственное лицо. Амулет, оказывается, ожил, и диводрево само собой процвело красками. Завитки деревянных волос обрели черноту, лицо стало казаться обветренным и загорелым, а глаза — светло-голубыми и обманчиво безвольными.
— А ты не подарок, я гляжу, — сообщил Кеннит амулету.
Тот оскорбленно фыркнул и посоветовал:
— На себя лучше посмотри. Мне вправду начало казаться, будто меня пристегнули к руке легковерного идиота, готового радостно сунуть башку в первую же петлю. По счастью, ты все-таки стряхнул с себя морок, или, вернее сказать, это я тебя от него спас…
Кеннит спросил требовательно:
— Какой еще морок?
Амулет скривился с видом величайшего презрения:
— Обратный тому, который ты чувствовал, идя сюда. Ему поддаются все, кто тут проходит. Магия Других столь сильна, что нет никакой возможности миновать их земли, не ощутив ее и не испытав притяжения. Вот они и наложили на тропу чары, вынуждающие оттягивать удовольствие. Всем хочется посетить их владения, но каждый откладывает посещение на завтра. Снова и снова — на завтра, и так до бесконечности. Но от твоей угрозы насчет котят они прямо забегали. Тебя они точно сманили бы с тропы в лес, чтобы использовать для избавления острова от котов!
Кеннит позволил себе самодовольную улыбочку.
— Чего они не предвидели, так это пробуждения моего амулета, о который все их волшебство расшибается, как о…
Резная личина подобрала губы.
— Я лишь предупредил тебя о мороке. Если ты знаешь, что тебя пытаются околдовать, ты уже защищен, и это самое лучшее средство. А собственной магии, чтобы закрываться от враждебных воздействий или наносить ответный удар, у меня нет. — Крохотные голубые глаза вращались туда-сюда, оглядываясь. — Между прочим, нам обоим плохо придется, если ты так и будешь здесь торчать, болтая со мной. Вода стоит уже низко, и скоро старшему помощнику придется выбирать, что ему делать — бросить тебя на берегу либо погубить «Мариетту»! Словом, поторопись!
— Ганкис!.. — вырвалось у Кеннита. Ругаясь, он во всю прыть устремился вперед — к бухте, где оставил корабль. Бежать за стариком все равно бесполезно. Придется оставить его. Ах ты, он же еще и золотой медальон ему отдал!.. Надо ж было так дать себя одурачить!.. И свидетеля угробил, и сувенирчика с берега не прихватил…
Он несся по извилистой тропке во всю мощь длинных ног. Золотой свет, только что казавшийся столь привлекательным, теперь дышал зноем жаркого дня. Горячий воздух не давал легким ни пищи, ни освежения…
Вот деревья впереди сделались реже, и он понял, что бухта уже недалеко. Еще немного и…
И тут на дорожке у него за спиной раздался топот отчаянно бегущего Ганкиса. Что самое удивительное — старый моряк пронесся мимо своего капитана, не обратив на него никакого внимания. Кеннит лишь мельком рассмотрел осунувшееся лицо, искаженное гримасой несусветного ужаса — и вот уже камушки полетели из-под башмаков стремительно умчавшегося матроса. Что касается Кеннита, он, кажется, не мог уже быстрее переставлять ноги… Но нечто заставило его наддать еще — и он стрелой вырвался из-под деревьев на открытое место.
Он услышал, как впереди него Ганкис вопил не своим голосом, призывая юнгу подождать, подождать, подождать! Ибо мальчишка явно решил, что уже не дождется своего капитана, и как раз тащил шлюпку по лужам, водорослям и камням — к кромке далеко отступившей воды. Тем временем Кеннита и Ганкиса увидели с корабля, и бухту огласил дружный крик множества голосов. Кто-то отчаянно махал им с юта[2], понуждая выложиться до конца. Кеннит сразу увидел, что положение «Мариетты» иначе как отчаянным назвать было нельзя. Еще немного, и она оказалась бы на мели. Матросы уже крутили брашпиль[3], выбирая якорные цепи. На глазах у своего капитана корабль дал легкий бортовой крен, потом выпрямился — кстати набежавшая волна приподняла его и помогла сползти с камня. На какой-то миг сердце Кеннита попросту перестало биться. Превыше всего в этом мире пират ставил себя. Корабль был на втором месте.
Скользя по раскисшей глине, давя сапогами облепившие камни ракушки, Кеннит во весь дух ринулся в погоню за уходящей водой, за юнгой и шлюпкой с «Мариетты». Ганкис бежал впереди. Безо всяких команд, все втроем, они ухватились за планширы[4] шлюпки и выволокли ее на глубину. Мокрые до нитки взобрались на борт. Ганкис с мальчишкой бросились к веслам и живо вставили их в уключины, а Кеннит без промедления сел за руль. Было видно, как поднимаются из воды облепленные водорослями якоря «Мариетты». Мачты одевались парусами, но беглецы гребли с силой отчаяния, и расстояние начало сокращаться. Вот шлюпка подобралась к самому борту, сверху спустились шлюп-тали[5]… и еще через несколько мгновений Кеннит оказался-таки на родной палубе. Старший помощник по имени Соркор стоял у штурвала. При виде счастливо вернувшегося капитана он заревел во все горло, отдавая команды. Живо развернулись все паруса, и «Мариетта» вспенила волны, ища стремительное течение, которое, может, и потреплет ее, но все-таки унесет подальше от гнилых зубов Обманной бухты… и всего этого острова.
Кеннит обежал палубу быстрым взглядом и убедился, что все было в должном порядке. Юнга, попавшийся ему на глаза, испуганно съежился, и, хотя капитан едва на него покосился, мальчик явно понял — его непослушания не позабудут и не простят. Вот ведь несчастье. У парнишки была гладкая, нежная, как у девочки, спинка. Завтра она такой уже не будет. И завтра наступит очень скоро… «Тогда и разберусь с ним», — сказал себе Кеннит. А до той поры пускай предвкушает награду за свою трусость.
Кеннит коротко кивнул старшему помощнику и отправился к себе. Хотя дело едва не кончилось бедой, сердце у него в груди гудело торжественным колоколом. Он сыграл с Другими в их игру — и выиграл. Госпожа Удача его не оставила. По обыкновению. И стоивший так дорого амулет очень вовремя пробудился, как нельзя лучше доказав свою полезность.
3
Брашпиль — лебедка с горизонтальным валом на судне для поднятия якоря и выбирания тросов.
4
Планшир — на открытой шлюпке планка твердого дерева, прикрепляемая поверх кромки бортовой обшивки для ее усиления.
5
Шлюп-тали — устройство для поднятия и опускания шлюпок. Состоит из двух блоков с проходящим через них тросом и служит для достижения выигрыша в силе.