-- Хуже, все гораздо хуже, -- запричитала Тирания. -- Мы профукали все, что успели сделать за год, все что могли бы представить в свое оправдание. Профукали на все сто процентов!
-- Мы погибли! Спасенья нет! -- завопил Бредовред.
-- Караул! -- завизжала Тирания. -- Нет! Не хочу! Не надо меня наказывать!.. Смотри, смотри, там наберется еще по бокалу пунша.
Если мы сейчас придумаем что-нибудь, ну совсем, совсем страшное, что-нибудь такое ужасное, такое кошмарное... Может быть, мы спасемся!
В дикой спешке они наполнили бокалы остатками пунша. Бредовред даже поднял и перевернул вверх дном чашу из Холодного пламени, чтобы вылилось все до последней капли. Потом колдун и ведьма залпом осушили бокалы.
Оба начали тужиться и пыжиться, но ни тот ни другой не могли придумать ужасающе страшного пожелания.
Не получается, захныкал Бредовред. -- Я не могу придумать проклятия даже для тебя, тетя!
-- И у меня ничего не выходит, малыш, -- заплакала Тирания. -- А знаешь почему? Потому что мы теперь слишком добрые!
Ужасно, -- запричитал колдун. -- Я хочу, желаю... Желаю стать в точности таким, каким был раньше. Тогда все будет в порядке...
-- И я! И я тоже!
Эти пожелания не были рифмованными, однако волшебный пунш их исполнил. В мгновение ока тетка и племянник сделались такими, какими были всегда: злобными в душе и весьма непривлекательными с виду.
Но это им уже не помогло: ведь катастрофа-нархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш был выпит до последней капли. И последняя капля стала действительно последней для ведьмы и колдуна: оба мертвецки пьяные повалились на пол.
В тот же миг в пустой чаше из Холодного пламени раздался гулкий, мощный звон колокола. Чаша раскололась на куски.
А в городе зазвонили церковные колокола.
-- Господа, -- сказал Могилус Трупп, который, оказывается, был тут как тут -- сидел в старинном кресле Бредовреда, -- ваше время истекло. Я приступаю к исполнению своих должностных обязанностей. Имеете ли вы что-нибудь возразить?
В ответ послышался лишь храп на два голоса. Трупп встал и, прищурив безвекие глаза, оглядел лабораторию.
-- Н-да, похоже, они славно повеселились. Но когда проснутся, настроение у них будетдалеко не веселое. -- Он поднял с полу один из бокалов, с любопытством понюхал его и в ужасе отпрянул.
- Тьфу ты, ангел! -- выругался инфернальный чиновник и с отвращением отшвырнул бокал. -- Какой мерзкий запах! Сразу чуешь, что в напитке была какая-то дрянь. --Он покачал головой и вздохнул. -- И как это люди такое пьют? Впрочем, не удивительно, повывелись знатоки... Поистине, пора этому бездарному сброду уйти с нашей дороги.
Могилус Трупп открыл свой черный портфель и достал несколько почтовых марок с изображением летучей мыши. Лизнув одну марку, он налепил ее на лоб Бредовреду. Потом прилепил такую же марку на лоб Тирании. Марки при этом зашипели.
Затем Трупп снова уселся в кресло, положил ногу на ногу и стал ждать прихода адских душегубов, которые должны были уволочь тетку и племянника в преисподнюю. Трупп тихонько насвистывал и пребывал в великолепном настроении, раздумывая о предстоящем повышении по службе.
В это время Якоб Карр и Мяуро ди Мурро сидели высоко на колокольне городского собора.
Они еще раз забрались сюда, но на сей раз без труда, ведь сил у них теперь было предостаточно. Они с радостью поглядывали вниз и видели за ярко освещенными окнами людей, которые поздравляли друг друга с Новым годом и веселились. А над городом взлетали в небо бесчисленные ракеты, рассыпавшие искры разноцветных огней. Кот и ворон слушали величественный концерт -новогодний колокольный звон.
Святой Сильвестр -- на сей раз он был каменным изваянием -- с блаженной улыбкой смотрел на город с высоты соборной колокольни.
-- Счастливого Нового года тебе, Якоб, -- взволнованно сказал Мяуро.
-- И тебе! -- ответил ворон. -- Желаю успеха. Всего тебе хорошего, Мяуро ди Мурро.
Ты говоришь так, будто мы прощаемся, -- удивился кот.
-- Да. Так будет лучше, -- сурово прокаркал Якоб. -- Можешь мне поверить. Когда природные условия придут в норму, кошки и птицы снова станут врагами по природе.
-- Жаль, ах как жаль...
-- Э, брось! Все в порядке.
Некоторое время они молча слушали колокольный звон. Затем кот заговорил:
-- Хотелось бы мне знать, что стало с колдуном и ведьмой. Неужели мы никогда этого не узнаем?
-- Подумаешь какое горе! Главное, все сошло хорошо.
-- Хорошо?
-- А то нет! Опасность миновала. Мы, вороны, такие вещи чувствуем. Тут мы никогда не ошибаемся.
Кот на минуту задумался, потом тихо сказал:
-- В чем-то мне их почти жаль... Тех двоих. Ворон строго поглядел на него.
-- Все! Ставим на этом точку.
Они замолчали и снова стали слушать концерт колоколов. Обоим не хотелось расставаться.
-- В любом случае, -- снова заговорил кот, -- для всех наступающий год будет наверняка очень хорошим. Я хочу сказать, если везде все получилось так, как с нами.
-- Наверное, так и есть, -- глубокомысленно кивнул Якоб. -- А вот кому они всем обязаны -- этого люди никогда не узнают.
-- Люди не узнают, -- согласился кот. -- И даже если кто-нибудь им расскажет, они скорее всего подумают, что это сказка.
Вновь настала долгая пауза, но ни кот ни ворон не собирались прощаться. Они смотрели на искрящиеся звезды, и обоим казалось, что никогда еще звездное небо не было таким высоким и ясным.
-- Видишь, -- сказал Якоб, -- вот они, вершины жизни, которых ты до сих пор не знал.
-- Да, -- восторженно подхватил кот, -- Вершины жизни! С этой минуты я буду покорять все сердца моими песнями, правда?
Якоб искоса настороженно поглядел на красавца кота и ответил:
-- Кошачьи сердца -- конечно. Ну а мне бы вернуться поскорей в уютное гнездышко, к моей Эльвире. Уж и подивится она, увидев меня такого молодого и в шикарном фраке. -- Он аккуратно пригладил клювом несколько торчащих перышек.
-- Эльвира? -- переспросил кот. -- Скажи честно, сколько у тебя жен?
Ворон чуть смущенно кашлянул.
-- Да знаешь ли, нельзя им доверять. Надо вовремя сделать себе хороший запас, а то в конце концов один останешься. Тому, у кого нет родного крова, нужно везде иметь теплое гнездышко. Э, да тебе этого пока что не понять.
Кот возмутился.
-- Я этого никогда не пойму!
-- Поживем -- увидим, господин лирический тенор, -- сухо ответил Якоб.
Колокольный звон понемногу стихал. Кот и ворон молчали. Наконец Якоб подвел итог:
-- Теперь надо сообщить обо всем Высокому Совету зверей. А потом вернемся к обычной жизни. И тут наши пути разойдутся.
-- Погоди! Успеем еще в Высокий Совет. Прежде я хочу спеть мою первую песнь.
Якоб оторопел.
-- Так я и думал! -- каркнул он. -- Кому же ты хочешь петь? Публики-то нет, а я абсолютно лишен музыкального слуха. У меня абсолютное отсутствие слуха, абсолютное!
-- Я спою для святого Сильвестра и во славу Всемогущего Небесного Котищи.
-- Пожалуйста, если уж тебе так хочется, -- ворон пожал плечами. -- А ты уверен, что там, наверху тебя услышат?
-- Тебе этого не понять, друг мой, -- с достоинством отвечал кот. -Это вопрос моего стиля.
Он наскоро пригладил свою шелковистую шерстку, разгладил внушительные усы, приосанился и замяукал свою первую и самую прекрасную арию, подняв голову к звездному небу. Ворон слушал терпеливо, хоть ничего и не понимал в музыке.
А так как чудесным образом у кота вдруг появилось великолепное знание итальянского языка, то пел он по-итальянски, несравненно мягким неаполитанским лирическим тенором:
Tutto е ben' quell' che finisce bene...
Что значит:
Все хорошо, что хорошо кончается.
Здесь Михаэль Энде пошутил -- привел немецкую поговорку: "Ende gutalles gut", обыграв свою фамилию.