Он не верит ни в любовь, ни в супружескую верность, а потому изменять будет. Пожалуй, единственное, на что его хватит, — это сделать так, чтобы измены эти не были явными. Но Жанна все равно будет знать о них.
Мириться.
И сходить с ума в золотой клетке. Он не пожалеет золота и искренне будет недоумевать, чего же еще Жанне не хватает для полного счастья.
Дети?
Детей она родит, но воспитать ей их не позволят. Появятся няньки, гувернантки и гувернеры… воспитатели и наставники, ведь она, Жанна, с наивностью своей — плохой пример.
Нет уж… она не готова душу продать.
— Жанна! Жанна, ты где?
Здесь.
У старой башни. Жмется к холодным камням, которые способны поведать о многом, и думает… она всегда только и делает, что думает. А мыслям в голове тесно, они шевелятся, как могильные черви. И Жанна порой боится, что все эти мысли выберутся наружу.
И люди увидят, до чего они некрасивы.
— Жанна! — Его голос мешал сосредоточиться, а ведь у Жанны почти получилось снова… правда, в тот раз ей не поверили, а наставница и за розги взялась, потому как розги — первейшее средство борьбы с греховностью.
Нет, опять она запуталась.
И все из-за него!
— Тут я. — Жанна поднялась и отряхнула юбки, сшитые из плотной немаркой ткани. — Чего ты хочешь?
— Ничего. Я тебя искал.
Жиль взбирался на холм.
Мелкий и худощавый, издали он походил бы на девочку, если бы девочке дозволяли носить мужскую одежду. А еще у него волосы темные и колечками вьются, из-за волос Жиля деревенские и дразнят. Он же злится и тотчас забывает и про то, что является наследником древнего рода, и про рыцарский пояс, который рано или поздно, но всенепременно унаследует, и про то, что к словам простолюдинов должен относиться со снисхождением…
— Нашел. — Жанна огорчилась.
Настроение ушло. А без настроения у нее ничего не получится. И вот почему так? Стоит только подойти к той, заветной грани, у которой ее душа готова воспарить в чертоги Господа, как тут же появляется Жиль…
…или наставница.
…или еще кто-нибудь, кому вдруг понадобилась Жанна. И ведь, куда ни спрячься, обнаружат.
— А ты опять сбежала? — Жиль тяжело дышал.
Старая башня стояла наособицу, на вершине холма. Поговаривали, будто в стародавние времена этот холм был куда как выше, а башня — и вовсе грозной. Сейчас холм осел, точно переходившее тесто, а от башни осталась груда старых камней.
— Сбежала. — Жанна села на траву. И Жиль устроился рядом.
Он неплохой. Брат все-таки… правда, только наполовину, и вообще это большая-пребольшая тайна, знать которую Жанне вовсе не полагается, но она знает. И ему сказала, правда, сперва потребовав поклясться, что об этой тайне Жиль никому ни словечка не скажет.
Жиль обрадовался. Он всегда хотел сестру иметь, но его матушка, которая еще в том году занемогла, а после и вовсе померла, изначально была слаба здоровьем. И из всех детей, ею рожденных, выжил только Жиль. Про свою матушку Жанна ничего не знает, нет, ей говорят, что будто бы Изабелла — это ее мать, но лгут же… Правда, Жанна делает вид, что верит.
И Беллу по-своему любит. Она хорошая женщина, верующая очень. И супруг ее тоже.
— Расскажи еще, — попросил Жиль.
— О чем?
— О том, что тебе сегодня ангелы сказали. Ты же сюда не просто так пришла, а чтобы их послушать…
Он знал и об этой ее тайне. Он, наверное, был единственным человеком, который знал обо всех тайнах Жанны, впрочем, на самом деле этих тайн было не так уж и много.
— Ничего. — Жанна сорвала травинку и сунула в рот. — Сегодня они молчат.
— Тебе от этого грустно?
Жанна кивнула.
— А вчера?
— Вчера? — Ее глаза блеснули. — Вчера они говорили о том, что у нас с тобой есть великое предназначение…
Жиль слушал.
Ему нравилось слушать Жанну. И дело было вовсе не в словах, но, рассказывая, Жанна менялась. Ее некрасивое лицо делалось вдруг ярким и до невозможности привлекательным, Жиль не мог отвести от этого лица взгляда. Он смотрел на сестру.
Любовался.