И дед прижал раскрытую ладонь к груди.
— Это опасные речи, Жиль…
— Я понимаю.
— Хорошо, что понимаешь. Церковь сильна. И власти имеет больше, нежели король… Король ныне власти вовсе не имеет, потому нам и приходится делать вид, что мы согласны верить по их правилам. И потому Церковь столь ненавидит всякое знание, объявляя его греховным, что человек мыслящий не будет мыслить лишь в их канонах… Вот так.
Все это было сложно и… интересно. Пожалуй, впервые дед говорил с Жилем как с равным.
— Жанна… верит?
— Именно, мальчик мой. Я не знаю, слышит ли она голоса ангелов. Или же ей кажется, что она их слышит. Но она верит в то, что ангелы говорят с ней… и верит, что каждое сказанное ими слово — истина. Сию истину она не станет подвергать сомнению. Более того, всякий, кто попытается это сделать, станет для Жанны врагом. Люди, которые живут лишь верой, боятся всего, что эту веру способно разрушить. А страх порой заставляет делать ужасные вещи… потому я и отослал ее. Понимаешь?
— Кажется, да… дедушка.
— Вот и хорошо. Налей мне вина.
Жиль поспешил исполнить просьбу и, подав бокал, спросил:
— Я не хочу быть слепым.
— Ты и не будешь, — пообещал дед. — Я учу тебя… и думается, что научу. Но будь осторожен. На пути знания множество искушений. Иные знания опасны… да…
Дед не пил вино, но смотрел в кубок. И Жиль заглянул. Вино показалось темным, густым, будто и не вино, а кровь.
— Скоро мы уедем, — произнес дед. С ним случалось менять тему беседы резко. — Здесь мне тесно…
— Куда?
— Тиффож… пора тебе учиться…
— Я учусь! — Жиль побледнел, представив, что предстоит учиться еще больше.
— Не тому, — дед усмехнулся. — Учиться быть воином… В нашем роду трусов не было, Жиль…
Птицу она оставила, а вот записку, свернув, сунула в карман халата.
Спохватилась — в этом доме, надо полагать, не принято разгуливать в подобном виде. Переоделась, натянув старые, разношенные и тем удобные джинсы. Майку схватила наугад.
Руки дрожали.
Птица ведь не исчезла, лежала… Кто ее принес?
И когда?
Нет, когда — понятно, Жанна в это время в душе была. Правильно, она зашла в комнату, и… и птицы не было. Жанна ее заметила бы, а раз не заметила, то, значит, птицы определенно не было. Жанна отправилась в душ, и в это время кто-то…
Кто?
Кто угодно. Гадать она может долго. И кажется, единственный человек, к которому Жанна не то чтобы доверием прониклась, но явно не желающий, чтобы она уезжала, — это Кирилл. И если так, то следует с ним побеседовать…
В коридор Жанна выглянула осторожно, опасаясь… сама не зная чего, но все одно опасаясь — родственники вели себя слишком уж непредсказуемо. Но коридор был пуст. И куда идти? У кого спросить, чтобы…
К счастью, первой, на кого Жанна наткнулась, была горничная, которая к просьбе отнеслась с пониманием. И Жанну проводила.
Комнаты Кирилла располагались в восточном крыле, рядом с покоями Алиции Виссарионовны, о чем горничная предупредила шепотом, точно опасалась, что их подслушают.
Уверенность Жанны в том, что беседа эта необходима, таяла с каждым шагом. И когда горничная ушла, верно, рассудив, что, что бы там гостья ни задумала, ее это не касается, Жанна отступила.
Птица?
Не так уж и страшно… Дети, случалось, подбрасывали в стол и мышей, и жабу живую, огромную… а дохлая птица — всего-навсего неприятность. В мусорное ведро ее отправить… ну или, наплевав на все правила приличий, вовсе из окна выбросить.
Кирилл же…
Постучать Жанна не успела, как и уйти из этого, заповедного, крыла, когда дверь открылась, едва не стукнув ее по лбу.
— Привет, — только и сумела сказать она.
— И тебе здравствуй, — ответил Кирилл. — Что случилось?
— А… с чего ты взял, что что-то случилось?
— Ну… — он пожал плечами. — Мне кажется, что просто по мне соскучиться ты не успела.
Вместо ответа Жанна протянула записку.
— Даже так… — Кириллу хватило одного взгляда. — Под дверь подсунули?
Она покачала головой и, вздохнув, призналась:
— Птицу дохлую подбросили… на стол… грача. Большого такого, черного… а в клюве вот… и… мне, наверное, стоит уехать, но…