В день экзамена, четвёртого января, эйфория отошла немного на второй план, но времени, чтобы воспользоваться предоставленной передышкой, больше не осталось.
Встретив мой честный комсомольский взгляд, «математик» прямо-таки взорвался улыбкой.
— А! — закричал он. — Это тот, который за колонной сидел!
Вытянул я билет, сел на место, изучил задание. Вопросы, вроде бы, пустяковые. По крайней мере, ответ мне на них известен. Но ведь не даром же про «математика» сочиняют все эти страшные истории: будто бы он листок с подготовленным материалом откладывает в сторону и начинает разные интересные вопросы задавать. Про всё на свете, и ничего о том, к чему ты готовился.
Набросал я вкратце конспект своего сольного выступления и поднял руку в знак готовности. Прибор включил и прямиком к столу.
— Разрешите?
Он мне благосклонно, по-иезуитски кивнул головой. Я сел. Пересказал словами, что на листке написано. Не бодро так, с опаской, но и не мямля. И при этом в глаза ему смотрю — гипнотизирую. Он тоже на меня смотрит. Что-то в мозгу его учёном шевелится, и глаза по-звериному блестят.
Посидел он так с минуту или больше, отложил мою писанину в сторону, взял зачётку и что-то в ней начеркал.
— Счастливо! — Это он мне на прощание.
Вышел я из класса на ватных ногах и даже дверь за собой не закрыл. Любопытный, насмерть перепуганный народ тут же обступил меня со всех сторон и учинил допрос.
— Ну? Сдал?
А что я им отвечу, когда сам не вполне уверен?
Выцарапали они зачётку у меня из негнущихся пальцев, и пошла она гулять по рукам. И только когда книжица вернулась ко мне в раскрытом виде, пройдя круг почёта, я окончательно поверил — чудо свершилось! Самое настоящее «отлично» красовалось рядом со строкой «математика».
— Ну, ты даёшь! — похвалил меня ничего не подозревающий Валька.
— Терпенье и труд! — продекламировал я, поучительно подняв к потолку указательный палец.
А Катя уже ждала меня в условленном месте.
Мы не торопились бросаться друг к другу в объятья. Только лёгкий кивок головы, только едва ощутимое прикосновение. Нужно сначала восстановить те чувства, которые связали нас, убедиться, что всё это не приснилось нам в новогоднюю ночь.
Прибор тоже на всякий случай я держал наготове.
— Сдала?
— Сдала. На отлично. А ты?
— Я тоже. В кино сходим?
— Давай. А в какое?
— Мне всё равно.
— Тогда и мне всё равно.
Такое наплевательское отношение к содержанию оказалось как нельзя кстати. Мы попали на премьеру какой-то научно фантастической галиматьи: человекоподобные роботы с квадратными челюстями, лунные пейзажи, пафосные диалоги о судьбе человечества. Кроме нас, в огромном зале находилось ещё человек десять. Парами. И все они целовались. Преодолев первое смущение, мы последовали их примеру, так что фильм закончился очень быстро.
Потом мы отстояли очередь в кафе за мороженым, где удивили официантку тем, что растаявшие в вазочках сливки оставили нетронутыми. А потом опять гуляли по городу, то и дело останавливаясь, чтобы снова и снова почувствовать на губах вкус пленившей нас любви.
Сессия пролетела незаметно. В перерывах между экзаменами мы продолжали встречаться с Катей, которая познакомила меня с новыми видами искусства: театром и живописью. К первому я в целом отнёсся положительно, хотя меня и смущали рваные декорации на заднем плане, а вот второй послужил причиной нашей единственной размолвки, когда я дал рецензию на картину какого-то всемирно признанного гения.
— Неужели ты не чувствуешь той энергии, которая исходит от полотна? — удивилась любимая, не найдя на моём лице ни тени благоговения. — Не видишь страданий, запечатлённых в каждой морщинке изображенного на нем старика?
Чтобы сохранить наш неокрепший союз, пришлось проторчать возле шедевра достаточно продолжительное время, всматриваясь в трещины на холсте и симулируя зарождающееся понимание прекрасного. Поверила она или нет, но только после этого наметившаяся, было, тучка бесследно исчезла.
Все экзамены я сдал на пятаки, и надо ли говорить, почему. Чтобы совсем не готовиться — этого, конечно, не было, но я позволял себе несколько больше вольностей, чем обычно. Теперь мне светила повышенная стипендия — очень своевременный подарок от государства, учитывая мои возросшие расходы.
Вальке я решил ничего пока не говорить. На всякий случай. А то вдруг авторские чувства его на какой-нибудь неправильный поступок подвигнут. В конце концов, батарейки я ему новые поставлю по окончании пользования — можно не сомневаться.
А последний экзамен закончился ещё одним приятным сюрпризом.
— Придёшь к нам в гости? — спросила Катя.
— К вам? — переспросил я, имея в виду множественное число.
— Ну да, — уловила она мои сомнения. — Папа хочет с тобой познакомиться.
— А мама? — неизвестно зачем уточнил я.
— Ну, и мама тоже. Просто это была его инициатива.
— Ты им рассказала про нас?
— Вообще-то уже давно. У меня от них секретов нет.
«Так», — подумал я, стараясь припомнить, все ли мои поступки совершались с подобающим целомудрием и нравственностью.
— А когда?
— Сегодня. Если ты не занят.
— Конечно, нет, — решил я, с ходу отменив запланированный на вечер сабантуй по поводу «половины инженера»[2].
— Тогда приходи к шести.
Сломя голову, я помчался в общагу гладить брюки и стирать носки. Это занятие очень удачно отвлекло меня от параноидальных мыслей и ненужного предстартового мандража. Собутыльникам я наврал, что поехал проведать больную тётю и вернусь как раз к середине торжества. По пути я сделал небольшой крюк, чтобы заскочить на центральный рынок.
Когда я позвонил в дверь, в руках у меня находились два предусмотрительных букета, а из-за небрежно наброшенного шарфа выглядывала белоснежная рубашка. Катя удовлетворенно кивнула, довольная моим внешним видом, и я смело шагнул в будущее.
Светская беседа, проходившая с моим полноправным участием, сопровождалась деликатным бряцаньем вилок и элегантным поскрипыванием ножей. Не хватало только снующих с блюдами лакеев, отмененных Советской Властью за ненадобностью. Их роль выполняла мама, избравшая своей специальностью уход за семьёй и домом. А папа, оказавшийся при более подробном знакомстве профессором, ничуть своим званием не кичился и сам подливал мне коньячка, который я благоразумно старался растягивать на два-три приёма.
Ощущение нереальности и прямо-таки сказочности происходившего не покидало меня ни на секунду. Мои родители тоже ничего: папа — хоть и обычный строитель, но прораб, а мама — учительница. Однако я с трудом представлял их себе в подобной компании. Впрочем, не будем торопить события. Сейчас главное — сконцентрироваться на том, чтобы внушить к себе уважение.
Давай, приборчик, работай!
Вот профессор дружески похлопал меня по плечу, вот мама улыбнулась, совсем как-то просто, словно родному.
Принесли чай. К нему — роскошный торт, конфеты диковинные. Я их не очень, все эти сладости, но сам факт изобилия действует на аппетит благотворно. Съел пару конфет и кусочек торта. Всё. На сегодня еды достаточно. А завтра, глядишь, и снова пригласят.
— Вы не стесняйтесь, — подбадривала мама. — Ешьте.
Но я не поддался на провокацию, чтобы не сказали потом: зачем нам такой обжора в семье?
— Спасибо, Мария Петровна, — сурово отстранил угощение я. — Всё было очень вкусно.
Но испытания продолжились. Мы прошли с папой в его кабинет, и он предложил мне сигарету.
— Не курю, — ответил я, как бы извиняясь, на этот раз чистую правду — третий уж месяц, как завязал.
Не знаю, упал я в его глазах или наоборот, но риск — благородное дело.
2
«Половина инженера» — народный студенческий праздник, происходивший на экваторе учёбы, то есть ровно два с половиной года от начала.