«По окончании академии я пришел к выводу, что живопись на абсорбирующих, то есть тянущих, холстах не чернеет и лучше сохраняется, что наилучший клей для грунтовки холста — казеиновый. И с 1910 года я пишу только на казеиновых тянущих холстах… Холст люблю крупнозернистый, но не крученой нитки, как на брезенте (чистый брезент не связывается грунтом), а типа джутовой ткани, мешковины — полубрезента. Перед тем как грунтовать, холст надо протереть стеклянной шкуркой, дабы он прочно связался с грунтом…
Итак, холст должен быть с хорошо выраженной тканью, не слишком плотной, чтобы грунт проникал во все поры.
Раньше казеин был технический. Он разводился просто водой. Дав ему несколько разбухнуть в воде, я вливал туда тройного нашатырного спирта и помешивал этот состав до тех пор, покуда он не превращался в полупрозрачную массу, довольно густую и очень клейкую. Этим клеем я покрываю холст один раз. После того как холст высохнет, я приступаю к приготовлению грунта: в клей кладу мел, просеянный сквозь сито. Это и есть грунт, которым я покрываю проклеенный холст, также только один раз. Накладываю грунт широкой кистью в форме лопатки и, по мере покрывания холста, ладонью слегка втираю грунт в холст так, чтобы он не проходил насквозь, а только заполнял его поры. Не прибавляю ни белил, ни масла. По высыхании грунта, если холст получился слишком шероховатый, протираю его стеклянной шкуркой или пемзой… Если нет готового казеина, то я делаю его сам, отжатый творог протираю сквозь сито и эту творожную пасту затираю водой; когда получится смесь, похожая на сметану, снова вливаю тройной нашатырный спирт и получаю превосходный казеиновый клей, который разбавляю водой до нужной консистенции. Преимущество этого способа получения казеина состоит в том, что если вы попали в деревню, то вам надо иметь с собой только пузырек с нашатырным спиртом. Остальное найдете на месте».
Когда мы с Мишей стали постарше, то начали помогать отцу. Как же весело было работать у него в мастерской! Нашатырь бьет в нос до слез! Плоская, широкая кисть скользит по холсту. И вот уже у стены стоят готовые подрамники с грунтовыми холстами. Ночью в самую темноту эти холсты мерцают таинственной белизной. Помню с самого детства — проснешься ночью, откроешь глаза — вокруг темно, только холсты белеют у стен и ждут… Ждут. И никто, даже сам художник, не знает, что на них будет изображено — зашуршит ли на них золото сентябрьских берез, когда в лесу только тишина и только паутинки летают. Или же какие-то предметы, повседневно окружающие нас, которых мы даже не замечаем, вдруг оживут на холсте, словно обретя душу: чашка, кувшин, кухонный нож с двумя заклепками на потертой ручке станут значительными, красивыми, попав в удачно скомпонованный натюрморт. Или же вдруг на холсте появится человек, и сначала только угольком намечено его лицо и вся фигура, а потом черной краской, кистью промазывается весь контур сверх угля, и когда просохнет, уголь сбивается тряпкой, остается точный контур портрета, а дальше уже в свои права вступает кисть, и с каждым сеансом — все живее сходство, все ярче внешний облик и внутренняя сущность человека своей эпохи, своего характера и темперамента и часто своей профессии…
А пока штабелями стоят холсты, готовые принять и запечатлеть замыслы и мастерство живописца…
Обычно Петр Петрович сам натягивал холсты. Вот он сидит посреди мастерской на табурете, на голове у него черная шапочка, и, клещами натянув холст на подрамник, прибивает его мелкими обойными гвоздиками. А я помогаю ему, подавая их. Пальцы у папы большие, ногти крупные, но он удивительно ловко берет ими маленький гвоздик и двумя ударами молотка точно вгоняет его в подрамник. Брат Миша размешивает казеин и плоской кистью быстро накладывает его на лежащий на полу холст. Все движения четырнадцатилетнего Миши точны. Он ловко движется по мастерской в своих синих рабочих брюках, заляпанных мелом и красками.
Краски. С детства помню ящики тюбиков с красками. Помню продолговатый рабочий ящик отца. Он раскрывался на две половины. В нем лежала сложенная, устроенная на шипах палитра, краски на ней при складывании не соприкасались. В ящике было отделение для кистей, и в завинчивающихся жестяных бочонках — разбавитель из скипидара и копалового лака. Вот что Петр Петрович сам пишет о своей палитре:
«Краски я располагаю на палитре в следующем порядке: направо белил у меня лежат кадмии — от лимонного до оранжевого и красного, потом охры красные, вермильон и краплаки, далее коричневые — сие-марсы, умбры и черная. Налево от белил кладу синие — кобальты, ультрамарины и зеленые кобальты, изумрудная в волсконкоит. Таким образом, белила делят холодные цвета на левую сторону, а теплые — на правую; черная краска лежит против белил. К такому расположению красок на холсте я настолько привык, что могу брать их кистью, едва взглядывая на палитру, все мое внимание сосредоточено на натуре и на холсте».