Задумался великий государь. Неужто нельзя потехи сии на Руси завести, в хоромах наших?.. Да и боярин Матвеев, советник царский, к сему подзуживает... Однако ж, не срамная ли это забава? Помнится, когда молод был, сам издал высочайший указ изгонять игры бесовские, а скоморохов бить батогами и отправлять подальше, куда ворон костей не заносил... Но тут зрелище заморское, в Европе при дворах признанное... Чем же хуже Русь-матушка?..
Свеча совсем догорела. Ветер на дворе затих. А морозные окна порозовели от первых отблесков утра. Занималась заря.
Твердо решил Алексей Михайлович послать гонцов за границу сыскать людей, что умели «комедии строить». Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Войны, поветрие моровое, бунты холопьи надолго задержали задуманное. Годов через десять с лишком последовал царский указ «учинити комедию» при дворе государевом. Повезли в царские места, что в селе Преображенском, срубы деревянные, доски тесовые да сукна аглицкие, дабы оборудовать хоромину комедийную. Но вот беда: не пожелали заморские комедианты ехать в Московию — там, говорят, медведи прямо по улицам ходят, а морозы такие, что от дыхания пар в воздухе замерзает. Привезли гонцы одного только трубача да четырех иных музыкантов.
Приказал царь в Москве найти потешников из людей немецких — благо их в Кукуй-городке на реке Яузе достаточно проживает. Пришлось пастору Саксонской церкви Иоганну Грегори, чтобы государя не прогневать, заняться делами мирскими — сочинять и ставить на придворном театре пьесы с пением и танцами. Дело для пастора привычное. Издавна церковь зрелищами славилась.
17 октября 1672 года в комедийной хоромине показан был первый в России спектакль «Артаксерксово действо». Зрелище о том, как Артаксеркс повелел повесить Амана по царицыну челобитью, настолько захватило великого государя, что он, по свидетельству летописца, проглядел десять часов кряду, не покидая своего места. Спектакль играли юноши из иноземцев, на языке немецком — играли грубо, истошно крича в сценах трагедийных и кривляясь в местах смешных. Но неискушенным зрителям все нравилось. В небольшом зале, обитом красным и зеленым сукном поверх войлока, чтоб тепло не уходило, на деревянных скамьях восседали
бояре, думные дьяки, стольники — словом, вся придворная знать — и смотрели со вниманием превеликим на неведомое доселе зрелище. Царское место возвышалось в центре, с орлом двоеглавым, кумачовым польским сукном подостланное; а царица с царевнами да с грудным цесаревичем Петром следили за комедиантами из клетей, огороженных решетками. В ту пору женщинам и детям малым запрещалось глазеть на «позорища».
Первое театральное «действо» про Артаксеркса еще не было оперой. На сцене больше разговаривали, чем пели. Но в нем да и в других «комедиях», как тогда именовали любое зрелище, было много пения. Сопровождалось представление музыкой «на органах», рыле (старинной виоле), дудках и иных «страментах». Во всяком случае, «действом поючим» их назвать можно.
Сын Алексея Михайловича Петр 1 открыл двери на зрелища почти любому желающему на Руси. Он повелел отстроить на Красной площади в Москве хоромину комедийную, куда за небольшую плату пускались все, «кроме пьяниц, лакеев и распутных женщин». Играли комедии русские «робята» — Родиошка, Тимошка, Ивашка да Ванька с Никол кой — ну, и прочие с ними. Обучались они в особливой школе — всем премудростям комедийным.
Но скончался Петр I, и российское театральное дело стало хиреть. При царском дворе своих «робят» не жаловали. Предпочитали артистов заморских — итальянских, прежде всего.
В 1735 году императрица Анна Иоанновна пригласила в Петербург Франческо Арайю, неаполитанца. Он должен был дирижировать придворным оркестром и показывать свои оперы. Хоть и невеликим маэстро был Арайя, но музыка его услаждала слух мелодичностью и живостью. 29 января 1736 года, в день рождения императрицы, итальянские артисты, привезенные Арайей, представили первую на Руси «настоящую» оперу — «Сила любви и ненависти», сочиненную самим неаполитанским маэстро.
Двухэтажное здание у Большой Невы, прежде служившее резиденцией Петра, снова ожило в этот морозный вечер. Окна сверкали огнями. На кружевных портьерах, словно в театре теней, мелькали силуэты изысканно одетых дам и кавалеров. Весь двор съехался на спектакль. Зрелище было пышным, с чудесами и фантастическими превращениями. Впервые в России был показан спектакль с костюмами ничуть не беднее, чем в Париже. Певцы виртуозно выводили трели, как настоящие соловьи. Оркестр творил чудеса. Все были в восторге. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» писала: «29 числа сего месяца представлена от придворных опе-ристов в императорском Зимнем доме преизрядная и богатая опера, под титулом «Сила любви и ненависти», к особливому удовольствию ее императорского величества, и со всеобщею похвалой зрителей».
Оперы итальянские стали часто даваться на придворном театре — по всем царским праздникам. Однако язык италийский, на котором они исполнялись, многим был незнаком. И приходилось делать умную физиономию, изображая, что тебе понятно все, о чем поет примадонна и что отвечает ей герой оперы. А хор в счет не шел — что он поет, непонятно всегда, на любом языке.
Франческо Арайя продолжал писать оперы по-итальянски, но в 1755 году он сочинил оперу на стихи известного русского поэта Александра Петровича Сумарокова. Называлась она «Цефал и Прокрис». Действовали в ней герои из античных времен, но пели по-русски. И обнаружилось, что язык российский по красоте и звучности нисколько не уступает итальянскому. Русские «робята», старшему из которых было 14 лет, пели и играли, по словам очевидца, с таким в музыке и итальянских манерах искусством, что могли потягаться с лучшими оперными певцами Европы. Императрица Елизавета Петровна, дочь Петра I, настолько расщедрилась, что высочайше повелела всем артистам сшить по новому платью из дорогой ткани.
Парадные, пышные оперы-сериа давались обычно по большим торжествам, и кроме богов да храбрых героев, в них никому действовать не дозволено. Зрителям попроще и опера нужна была поскромнее и герои более земные.
Когда в Россию в 1757 году приехала итальянская комическая опера во главе с Джованни Локателли, успех она имела невероятный. Спектакли были общедоступны. Они показывались не во дворце, а в специально приспособленных для этого зданиях. Любителям оперы из людей простого звания очень нравились ловкие служанки и плутоватые слуги, чьи хитроумные проделки помогали влюбленным найти свою фортуну; а надутые спесью богатеи почти всегда оставались в дураках. Самыми популярными операми-буффа были музыкальные комедии на текст Карло Гольдони — драматурга, прославленного на весь мир. Под веселую, сверкающую, словно лучи солнца, музыку выбегала на сцену служанка, быстрая и грациозная, как серна. И пела. Конечно, о любви:
— Любовь, насколько я понимаю, нечто такое, что заставляет смеяться и плакать. Впрочем, до сих пор я никогда не плакала и надеюсь, что из-за любви тоже никогда плакать не буду.
— Арджентина! — зовет девушку хозяин, едва ковыляющий на подагрических ногах старик.
— Синьор?
— Тебя никогда не видно.
— Будь вы моложе лет на двадцать, вы видели бы меня почаще.
— А если бы я был моложе, нравился бы тебе?
— Не в этом дело. Я говорю, что вам не понадобились бы очки.
— При чем тут очки? Я вижу лучше твоего.
— Сказать по правде, вы видите лучше моего, потому что, когда я смеюсь, вы видите мои зубы, а когда смеетесь вы, я у вас их не вижу.
Шутки сыпались, как конфетти на веселых итальянских карнавалах. А музыка переливалась всеми цветами радуги, как брызги фонтана при ярком солнце.
— Опера-буффа всех перековеркала,— ворчали старики, почесывая сморщенные лысины под пудреными париками.
— Опера-буффа уморительна донельзя! — восторгались юноши, забрасывая примадонну цветами и виршами с пылкими признаниями в вечной любви.
«Ни одна живая душа не выдерживала без смеху» представления комических опер. Их специально для русской сцены писали такие знаменитые маэстро, как Джованни Паизиелло и Доменико Чимароза, подолгу жившие в Петербурге.