— Поль… — неуверенно проговорил Нек.
— А… Да…
Я врубил скорость, и мы на полной скорости, какую только позволял бортовой компьютер, ринулись к Ущелью Радости, до которого оставалось около пятнадцати-семнадцати миль. Ущелье Беритава-Го, протяженностью более пяти миль, находилось еще дальше, в пяти-шести милях северо-западнее, а Врата Рассвета, наша цель, — в его конце. Таким образом, мне придется вести инетанов не менее десяти-двенадцати миль. Получится ли? Я старался не думать об этом. Отступать было поздно. Идеально, если твари еще не вышли из Ущелья Радости, так как их было бы легче перехватить у поворота к Беритава-Го, чем пытаться свернуть колонну уже по дороге сюда…
— Паркс… Э… Поль, — подал голос Нек, — а у тебя есть свистулька?
— Свистулька? — не понял сначала я. — Ах, вот ты о чем… Наша свистулька болтается там, в клетке. Разве не ясно?
У него вытянулось лицо.
— Но… как?
— Мы встретим самцов, ведь там самцы, не так ли? Подъедем к ним вплотную (у Нека от ужаса округлились и без того круглые глаза), они учуют нашу самку и пойдут за нами. А мы их отведем к Вратам Рассвета…
— Чтобы Великая Маала покарала их?
— Да нет же! То есть… Мы просто свалим их в Бездну! Подъедем к пропасти как можно ближе и встанем. А инетаны, напираемые сзади вновь прибывающими сородичами, поневоле скатятся вниз. А выхода, как ты сам знаешь, оттуда нет. Оставшиеся несколько десятков тварей опасности нам уже представлять не будут.
— А!.. Гм…
— Понял?
— Не-а, — честно признался толстяк.
— Ладно, увидишь.
Увидим ли? Вот в чем вопрос. Врата Рассвета представляли собой две высоких скалы в самом конце ущелья, называемые так потому, что в определенное время года, будучи обращенные точно на восток, они служили как бы колыбелью солнца, по утрам встающего точно между ними. И сразу же — обрыв, гигантский колодец, по моим подсчетам, глубиною не менее трехсот футов. Аборигены называли его просто Бездной, слепо веря, что светило рождается именно там. Это были священные для них места — возможно, поэтому Ритер-На и позволил мне отвести туда инетанов, видимо, предполагая, что подземный жар вмиг испепелит ненавистные чудовища.
Десять минут прошли в полном молчании, ужасно действующих на нервы. Нек молчал, я тоже не раскрывал рта. Говорить было не о чем, все мысли были только об одном. Краулер же трудолюбиво перемалывал сухую красноватую почву Клондайка, подминая под себя чахлую растительность и распугивая мелкую живность.
Скоро местность стала более каменистой. То здесь, то там торчали острые пики скал и небольших утесов. Появились ярко-фиолетовые кактусы и гигантские разноцветные бабочки, порхающие между ними. Слева, на горизонте, пышным цветом зеленели берега поблескивающей на солнце реки — мы почти вошли во владения дартохенов.
С другой стороны, я заметил, что крупных животных практически не стало, даже летающие ящеры, папарасвы, и те куда-то сгинули. Мир, казалось, замер.
А потом встретили двух несущихся навстречу дазимаров — безобидных травоядных, по виду нечто среднее между жирафом и бегемотом — они галопом пронеслись мимо, чуть не столкнувшись с машиной. Нетипичное для них поведение. Знак! Инетаны близко! И все бегут прочь…
И тут мы увидели ИХ. Первоначально тоненькая светло-желтая полоска, появившаяся из-за скопления скал, разрастаясь, превратилась в настоящий ковер из шевелящихся, копошащихся тварей. Инетаны упорно продвигались по равнине, обтекая утесы и перепрыгивая через ямы и рытвины. Их чешуйчатые панцири отбрасывали миллионы бликов. Мне показалось, что уже слышно громоподобное клацанье когтей о камни, шорох миллиардов осыпающихся песчинок из-под мельтешащих суставчатых конечностей, боевой перестук острых, как бритва, клешней и призывный, захлебывающийся писк, предвещающий скорую добычу, вблизи запросто сводящий с ума.
Ширина «фронта» составляла около трехсот футов, и животные-насекомые уже шли по равнине. Мы не доехали каких-нибудь полторы-две мили… У меня перехватило дыхание.
— Мама… — пискнул Нек и обхватил себя руками. — Поль, о великий Поль, мы погибли… — он умоляюще посмотрел на меня.