Огромно различие, вызванное потерей веры. Только церковная или трансцендентно обоснованная философская вера может выдержать все эти катастрофы. То, что имело вес в мире, пришло в негодность. Верующий националист может лишь мыслями, которые еще абсурднее, чем мысли того времени, когда он господствовал, гоняться за своими рассыпавшимися мечтами. Националист стоит в растерянности между очевидной для него порочностью национал-социализма и реальностью положения Германии.
ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ РАЗНИЦА, ЕСТЬ ЛИ ЕЩЕ У ЧЕЛОВЕКА ЖИЛЬЕ И ДОМАШНЯЯ УТВАРЬ ИЛИ ЕГО ДОМ РАЗБОМБИЛИ; СТРАДАЛ ЛИ ОН И ТЕРПЕЛ ПОТЕРИ, СРАЖАЯСЬ НА ФРОНТЕ ИЛИ СИДЯ ДОМА ИЛИ В КОНЦЛАГЕРЕ; ПРИНАДЛЕЖАЛ ЛИ ОН К ПРЕСЛЕДУЕМЫМ ГЕСТАПО ИЛИ К ПОЛЬЗОВАВШИМСЯ, ХОТЬ И СО СТРАХОМ, БЛАГАМИ ПРИ НАЦИСТСКОМ РЕЖИМЕ.
Все эти различия постоянно приводят к разрыву между нами, немцами, тем более что наша жизнь лишена общей этическо-политической основы. У нас есть лишь призраки действительно общей политической почвы, стоя на которой мы могли бы сохранять солидарность даже при самых горячих спорах. Нам очень не хватает способности говорить друг с другом и слушать друг друга.
Хуже того, многие люди не хотят по-настоящему думать. Они ищут только лозунгов и повиновения. Они не спрашивают, а если отвечают, то разве что повторением заученных фраз. Они умеют только повиноваться, не проверять, не понимать, и поэтому их нельзя убедить. Как говорить с людьми, которые отстраняются там, где надо проверять и думать и где люди идут к своей самостоятельности через понимание и убеждение!
Германия сможет прийти в себя, если мы, немцы, через общение пробьемся друг к другу. Если мы научимся действительно говорить друг с другом, то только при сознании, что мы очень различны.
ХУЖЕ ТОГО, МНОГИЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ДУМАТЬ. ОНИ ИЩУТ ТОЛЬКО ЛОЗУНГОВ И ПОВИНОВЕНИЯ. ОНИ НЕ СПРАШИВАЮТ, А ЕСЛИ ОТВЕЧАЮТ, ТО РАЗВЕ ЧТО ПОВТОРЕНИЕМ ЗАУЧЕННЫХ ФРАЗ. ОНИ УМЕЮТ ТОЛЬКО ПОВИНОВАТЬСЯ, НЕ ПРОВЕРЯТЬ, НЕ ПОНИМАТЬ, И ПОЭТОМУ ИХ НЕЛЬЗЯ УБЕДИТЬ.
Единство через принуждение ничего не стоит, оно, как призрак, рассыпается при катастрофе.
Единодушие через разговор друг с другом и понимание ведет к прочному объединению.
Когда мы будем говорить о типичном, никто не должен относить себя к той или иной категории. Кто все примет на свой счет, тот пусть сам за это и отвечает.
Вопрос о виновности
Почти весь мир выступает с обвинением против Германии и против немцев. Наша вина обсуждается с возмущением, с ужасом, с ненавистью, с презрением. Хотят наказания и возмездия. В этом участвуют не только победители, но и некоторые немецкие эмигранты, даже граждане нейтральных государств. В Германии есть люди, которые признают вину, не делая исключения для самих себя, есть и много таких, которые считают себя невиновными, но возлагают вину на других.
Проще всего уйти от вопроса. Мы живем в нужде, большая часть нашего населения – в настолько большой, настолько непосредственной нужде, что ей уже, кажется, не до таких разборов. Ее интересует то, что может побороть нужду, дать работу и хлеб, жилье и тепло. Горизонт сузился. Люди не хотят слышать о виновности, о прошлом, их не заботит мировая история. Они хотят просто перестать страдать, хотят выкарабкаться из нищеты, хотят жить, а не размышлять. Настроение скорее такое, словно после столь страшных страданий следовало бы ждать вознаграждения, на худой конец утешения, но уж никак не взваливать на себя еще и вину.
ГОРИЗОНТ СУЗИЛСЯ. ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ СЛЫШАТЬ О ВИНОВНОСТИ, О ПРОШЛОМ, ИХ НЕ ЗАБОТИТ МИРОВАЯ ИСТОРИЯ. ОНИ ХОТЯТ ПРОСТО ПЕРЕСТАТЬ СТРАДАТЬ, ХОТЯТ ВЫКАРАБКАТЬСЯ ИЗ НИЩЕТЫ, ХОТЯТ ЖИТЬ, А НЕ РАЗМЫШЛЯТЬ. НАСТРОЕНИЕ СКОРЕЕ ТАКОЕ, СЛОВНО ПОСЛЕ СТОЛЬ СТРАШНЫХ СТРАДАНИЙ СЛЕДОВАЛО БЫ ЖДАТЬ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ, НА ХУДОЙ КОНЕЦ УТЕШЕНИЯ, НО УЖ НИКАК НЕ ВЗВАЛИВАТЬ НА СЕБЯ ЕЩЕ И ВИНУ.
Тем не менее даже тот, кому хуже некуда, минутами чувствует стремление к спокойной правде. То, что к нужде прибавляется еще и обвинение, это не пустяк и не просто повод для раздражения. Мы хотим ясности – справедливо это обвинение или несправедливо и в каком смысле. Ибо именно в нужде может быть особенно ощутимо самое необходимое: навести чистоту в собственной душе, думать и поступать так, чтобы этим можно было жить при полном разорении. Мы, немцы, все без исключения, действительно обязаны иметь ясность в вопросе нашей виновности и сделать из этого выводы. Наше человеческое достоинство обязывает нас к этому. Уже то, что думает о нас мир, не может быть нам безразлично, ибо мы знаем, что составляем часть человечества; мы сначала люди, а потом немцы. Но еще важнее для нас то, что наша собственная жизнь в нужде и зависимости может обрести достоинство только при правдивости перед самими собой. Вопрос виновности – это еще в большей мере, чем вопрос других к нам, наш вопрос к самим себе. От того, как мы ответим на него в глубине души, зависит наше теперешнее мировосприятие и самосознание. Это вопрос жизни для немецкой души. Только через него может произойти поворот, который приведет нас к обновлению нашей сути. Когда нас объявляют виновными победители, это имеет, конечно, серьезнейшие последствия для нашего существования, носит политический характер, но не помогает нам в самом важном – совершить внутренний поворот. Тут мы предоставлены самим себе. Философия и богословие призваны осветить глубину вопроса виновности.